Лабиринт - Иден Бар Страница 15

—Что?! Я несовершеннолетняя, ты забыл?

—Фу, какая ты скучная,— теперь он отжимается, и это выглядит, блин, очень завораживающе. Снова перевожу взгляд на океан.

—Я хотела уже звонить в службу спасения! Ты знаешь, почему люди не плавают в океане?

—Знаю, из-за течений. А ты знаешь, что делать, если попадаешь в течение? Никогда не плыви к берегу! Надо плыть вдоль берега, и метров через десять- пятнадцать течение тебя отпускает..

—Да что ты?— я все ещё очень зла на него,— откуда тебе все это известно? Ты что, где-то подрабатываешь спасателем?

—Нет,— отвечает как бы нехотя,— я учился в хорошей спецшколе для мальчиков. Там акцент, в том числе, на спортивную подготовку.

—Почему для мальчиков?— невольно заинтересовываюсь этим фактом его биографии. Он пожимает плечами:

—Раздельное обучение.

—Это как?

—Вообще, это норма для частных школ в Великобритании! Государственные школы почти все смешанные, а вот частные практикуют раздельное обучение для девочек и мальчиков.

—Ух ты! А зачем?

—Считается, что это благоприятно влияет на учебу в целом.

Смеюсь. Мне это кажется бредом.

—Ну, если так, тогда надо и раздельные институты, а затем и раздельную работу на предприятиях. Если уж по такой логике, то до конца… это там вас учат так лихо воровать шампанское?

—Нет,— отрезает он, подсушивая свои волосы футболкой,— такому в школах не учат.

—Но ведь частная школа, это очень дорого! Ты богат, что ли? Или твои родители?

—Я из хорошей семьи. Но не из богатой, скорее из обеспеченной. Мой дед, бывший военный, помог пристроить меня туда по своим связям,— Алекс почему-то заметно мрачнеет и умолкает.

Мне хочется поменять тему. Я чувствую, что ему неприятно говорить об этом. Интересно, почему? В голове опять столько вопросов, но не задаю ни одного из них.

Потребность подбодрить его почему-то становится острой, и я подхожу ближе. Касаюсь пальцами холодной, влажной кожи плеча Алекса. Он замирает, пристально взглянув на меня. Отдергиваю руку, как-будто сделала что-то запретное.

—Как ты, согрелся? Может, выпьешь шампанского?

—Только если вместе!

Отрицательно качаю головой.

—Тогда закопаем и отметим им твое совершеннолетие. Только на брудершафт,— улыбается,— так пойдёт?

Грустно улыбаюсь в ответ.

Я знаю, что свое совершеннолетие буду отмечать уже далеко отсюда. Очень далеко! В моей груди щемит, так странно. Кажется, этот псих уже проник мне под кожу. Мы едва познакомились, а я уже сожалею о том, что его не будет на моем дне рождения. Ну не ерунда ли?

—Я понял, ты уедешь к тому времени?— он что, ещё и читает мои мысли?!— или не хочешь целоваться со мной?

Алекс спрашивает это так простодушно-искренне, что сам разряжает обстановку! Смеемся оба.

—Ну что ты, как можно не хотеть целоваться с тобой?!— спрашиваю в притворном удивлении,— ты так мастерски крадешь шампанское…

—В этом деле важнее умение мастерски целоваться,— уместно замечает он.

Краснею. И тут он опять читает мои мысли.

—А ты целовалась когда-нибудь?

—Давай-ка спрячем бутылку,— сердито отвечаю, подхватывая ее и делая вид, что внимательно изучаю этикетку,— а когда распить, придумаем потом.

Алекс легко соглашается, одевая футболку.

—Извини, я сниму мокрые трусы, очень холодно,— говорит запросто, и я стремительно отпрыгиваю от него, отворачиваясь. Отбегая подальше.

Он посмеивается, и что-то подсказывает мне, что уж он-то, скорее всего, не только целовался! Через минуту подходит ко мне уже полностью одетый.

Может это странно, но я действительно раньше не целовалась. Никогда. Ну, кроме простого чмока в щёчку. Непринуждённо болтая, мы идем вместе искать то место, куда спрячем бутылку.

Прихожу в себя на кровати, в комнате с обоями приятного кремового цвета. Катя рыдает рядом! Обнимаю ее, тихо успокаиваю.

—Ну, чего ты разволновалась?— задаю дурацкий вопрос хриплым, чужим голосом. Не узнаю себя. Мы обе в каких-то больничных пижамах белого цвета. Когда это нас успели переодеть? Не знаю, что мне вкололи, но голова раскалывается.

—Ты сама оделась?

—Да,— она всхлипывает, и шепчет горячо, с дрожью, припав ко мне на кровать всем телом,— потом привели к тебе, кто они такие, Жень? Они сказали, что дали тебе успокоительное. Что не желают нам зла! Что все будет хорошо. Это правда, Жень?

Ну что я должна ответить ей?

Будет ли мне легче, если она тоже будет знать, что я дура, а они преступники? Если ей станет так же страшно, как и мне сейчас.

—Они сказали, что скоро отпустят нас домой,— продолжает Катя,— что донора для меня пока нет, но они дадут мне с собой лекарства вперёд на год, а там уже подойдёт наша очередь на операцию в Украине! Это правда? Какие мы по счёту в очереди? Чего ты молчишь, тебе плохо?

Да. Мне плохо.

Но я сажусь на кровати, и уже лихорадочно соображаю, просчитывая выходы, не собираясь сдаваться. До последнего.

—Нормально, Катюш! Не переживай! Что они ещё говорили? С тобой общались на русском?

Слезаю с кровати и роюсь в наших сумках.

—Да. Жека, они забрали телефоны,— растерянно говорит Катя,— сказали, здесь плохая связь, но мы можем воспользоваться городским телефоном…

Скриплю зубами, замираю. Черт, черт! Кажется, ловушка захлопнулась. Со всех сторон. Спасти нас теперь может только чудо. Интересно, сколько у меня времени?

Что вообще можно сделать в такой ситуации?

Дверь открывается и я вздрагиваю, оборачиваясь. К нам входит улыбчивая незнакомая женщина в белом халате, с подносом еды. Ставит поднос на стол.

—Добрый вечер и приятного аппетита,— говорит она,— я заберу посуду позже.

Тут же уходит, аккуратно прикрыв за собой дверь. Мы обе игнорируем поднос, я бросаюсь к окну, а Катя — за мной. С тоской замечаю решетки на окнах. Силы вновь покидают меня. Бороться ли? Но как? Зачем?

—Почему бы им не отпустить нас,— не унимается Катя, выдергивая меня из состояния накатившей апатии,— они говорят, что подписали с тобой договор, а ты не хочешь его исполнять! Что ты подписала?

Медленно переставляя ноги, возвращаюсь в кровать.

Падаю на нее, смотрю в потолок и нет сил даже на то, чтобы поплакать. Мы пленницы здесь, мне об этом сказать ей?! И сколько, интересно, стоит моя почка на черном рынке?

—Давай поедим? А потом ты мне все расскажешь,— требует она.

Кушать я не могу и не хочу. Однако послушно встаю механической куклой и присаживаюсь за стол.