Дерзкий поцелуй - Алисса Джонсон Страница 15

Мак-Алистер сидел неподвижно, но, если только ей не показалось, глаза его едва заметно сузились.

— Объяснитесь.

— Хорошо. Итак. Все происходящее — не более чем глупая попытка подыскать мне супруга. Записка, путешествие — все это подстроено, в надежде что я без памяти полюблю своего спасителя.

— Кто?

Эви постаралась сдержать улыбку при виде столь явного и непосредственного проявления ревности. Как мило.

— Я еще не уверена до конца, но, подозреваю, это мистер Хантер. Странный выбор для белого рыцаря [4], вы не находите? Уж скорее, серый…

— Вы не поняли. Кто все это придумал?

— Кто… А-а, да. — Вот, значит, что он имел в виду. — Мистер Флетчер, вместе с леди Терстон и миссис Саммерс. Там что-то связано с обещанием, которое мистер Флетчер дал умирающему герцогу Рокфорту.

Мак-Алистер ненадолго задумался.

— Нет.

— Нет? — Эви непонимающе уставилась на него. — Что вы имеете в виду, говоря «нет»?

— То, что вы ошибаетесь.

— Я не могу ошибаться. Я подслушала их разговор об этом… большую его часть, во всяком случае, — поправилась она. — Я узнала достаточно, — добавила Эви, видя, что он бросил на нее недоверчивый взгляд. — Достаточно, чтобы понять — письмо с угрозами прислал мистер Флетчер.

— Нет.

Эви почувствовала, как в ней поднимается раздражение.

— Да. Нет. Кто? Скажите-ка мне, мистер Мак-Алистер, вы когда-нибудь употребляете в своей речи предложения из нескольких слов сразу?

— Иногда. — Он взял поводья ее лошадки и потянул за собой, заставляя двинуться с места. — Поехали.

Эви наклонилась вперед и оттолкнула его руку.

— Нет.

Впервые со времени их знакомства, она заметила на лице Мак-Алистера нечто похожее на удивление. Глаза его лишь слегка расширились, но она все равно заметила это, точно так же, как замечала, когда он невольно хмурится.

— Вы больше не заикаетесь.

Как вежливо с его стороны упомянуть об этом.

— Я заикаюсь только тогда, когда нервничаю, а сейчас я злюсь. И мне не нравится, когда со мной обращаются как с какой-нибудь беспомощной дурочкой, которой можно бесцеремонно помыкать.

— Вы — не дурочка.

— В таком случае, почему…

— Но вы ошибаетесь.

Эви подумала, что если бы он дал ей время, то она зажмурилась бы и медленно досчитала про себя до десяти.

— Как вы можете быть таким… — Дьявольски упрямым и самоуверенным. — Как вы можете быть настолько уверены в том, что это — не попытка, абсурдная и нелепая, заставить меня согласиться на брак с подходящим джентльменом?

— Потому, — ответил он, криво улыбнувшись, — что она отправила вас со мной.

Мак-Алистер вновь потянул ее лошадку за уздечку, и на этот раз Эви не остановила его.

Поначалу она намеревалась возражать и далее, но, поскольку он отказывался прислушиваться к голосу разума, да и взятый им темп, хотя и достаточно быстрый, все же не был убийственным, она решила оставить все как есть.

Кроме того, он был прав.

Она отправила вас со мной.

Почему, черт возьми, миссис Саммерс действительно отправила ее с Мак-Алистером?

Почему миссис Саммерс вообще отослала ее с места происшествия? Ведь существует тысяча других, не таких хитроумных, способов свести Эви с предназначенным ей мужчиной. И для большинства из них, в чем девушка была твердо уверена, не требуется ни аварии с каретой, ни опасной скачки по лесу, ни двухдневного пребывания наедине с мужчиной, который не являлся не только членом семьи, но хотя бы дальним родственником. Если кто-нибудь узнает о том, что она уехала одна с Мак-Алистером, ее репутация погибнет безвозвратно.

Если бы скандал, в котором будет замешано ее имя, не коснулся бы и ее семьи, Эви, пожалуй, согласилась бы побыть женщиной с испорченной репутацией. В пренебрежении строгими правилами и нормами поведения высшего света была своя, неизъяснимая прелесть. Но она не могла забыть о своей семье, так что если кто-нибудь пронюхает о ее сегодняшней поездке…

Бросив взгляд назад, через плечо, Эви на мгновение задумалась о том, а сможет ли она найти дорогу обратно к экипажу без помощи Мак-Алистера. Скорее всего, не сможет, после короткого раздумья решила она. У нее не было другого выхода, кроме как следовать за ним, чтобы во время очередной остановки попытаться убедить его в существовании заговора и вернуться к остальным. И ей останется только молиться, чтобы никто из сопровождающих ее особ не проболтался.

А что потом? В самом ли деле она хочет вернуться к остальным и сказать, что знает всю правду? Ведь тогда хитроумный план придется отменить — что сейчас было бы весьма кстати, — зато позже мистер Флетчер может с успехом придумать что-нибудь новенькое, причем наверняка предпримет меры предосторожности, чтобы она ничего не узнала об их замыслах. Подобная перспектива вовсе не выглядела привлекательной.

Кстати, вероятность скандала чрезвычайно мала, отметила про себя Эви. Покров тайны, окутывавший все это нелепое предприятие, надежно оберегал ее от публичного порицания.

Словом, наилучшим выходом для нее было безропотно следовать за Мак-Алистером, хотя эта идея и не слишком вдохновляла девушку.

Итак, она как привязанная скакала за ним, вверх и вниз по склонам холмов, переправляясь через ручьи и стараясь держаться под прикрытием деревьев. Они старательно избегали населенных мест, двигаясь по бездорожью. Время от времени путешественники переходили на шаг, давая лошадям передохнуть, но по большей части лишь подгоняли своих скакунов, а заодно и себя, стремясь передвигаться так быстро, как только позволяла пересеченная местность.

В небе не было видно ни облачка, и солнечные лучи безжалостно жгли плечи и голову Эви. При других обстоятельствах она была бы только рада этому. Погожие ясные деньки выдавались не столь часто, чтобы воспринимать их как должное. Но сейчас она испытывала отнюдь не благодарность — ей было невыносимо жарко. Разбавленный водой эль, который она пила, практически не приносил облегчения, к тому же она из чистого упрямства отказывалась достать из багажа свою шляпку.

В довершение всех несчастий, которыми сопровождалось это самое неприятное из всех ее путешествий, у Эви начала болеть раненая нога. У нее уже была возможность убедиться, что после первого же часа езды верхом нога затекала и отзывалась острой болью на любое неловкое движение. Девушка могла продержаться в седле чуть дольше, если время от времени останавливалась и разминала затекшие члены, но, говоря откровенно, предел ее выносливости исчерпывался двумя часами.