Неподдельная любовь - Барбара Картленд Страница 15

— Вам надо почувствовать то, что вы пишете, стиль мастера. И хотя вы копируете гения, я хочу в вашей репродукции найти что-то сугубо индивидуальное.

Лила поняла, чего от нее требует учитель, и в дальнейшем руководствовалась этой идеей.

И добилась успеха, став его любимой ученицей, его гордостью.

Теперь она была полна решимости доставить удовольствие своей больной тетушке.

Возможно, глядя на «Головку девушки» Вермера, которая будет висеть у нее в спальне, баронесса ван Алнрадт хоть на какое-то время забудет о терзающей ее боли.

— Ей так нужна операция, няня! — воскликнула Лила, пересказав старушке историю баронессы.

— Вся прислуга так считает, — ответила няня. — Но у нее нет денег. Насколько я поняла, картины и обстановка завещаны новому барону, который сейчас на Яве.

— Да, я знаю об этом от тети Эдит, — подтвердила Лила. — Но я уверена, знай он, как она больна, он был бы только рад, если б она употребила все что возможно на лечение.

— Значит, вам надо постараться ей помочь, — решительно заявила няня. — На кухне говорят, что ваше появление здесь как нельзя кстати!

Когда они пришли в «Маурицхейс», Лила без труда отыскала шедевр Вермера.

Пока она бродила по залам, ей постоянно приходилось превозмогать искушение остановиться перед другими картинами. Но интуиция подсказывала ей — надо срочно начинать работу над копией для тетушки, так что она поспешила туда, где висел знаменитый портрет.

Он действительно приковывал внимание.

Глядя на него, Лила поняла, почему барон так восторгался этим шедевром.

Было нечто необычное в изображении девушки.

Ее юное, нежное, словно фарфоровое лицо было освещено устремленным на зрителя взглядом больших, сияющих влажным блеском глаз.

Лила почувствовала и то, что портрет обладает бездонной глубиной и неповторимым колоритом.

А еще он создавал удивительное ощущение реальности, которое способен передать только гениальный художник.

И в то же время копировать эту картину было проще, нежели какую-нибудь сложную многофигурную композицию.

Желто-голубая лента на голове девушки, огромная серьга-жемчужина, простое зеленое с желтым платье требовали только правильного подбора красок.

Следовать по стопам мастера было относительно легко.

Няня несла небольшой мольберт и складной стул, которыми пользовался барон.

Как только их установили перед картиной, Лила взяла палитру и принялась за дело.

Она захватила с собой из Англии коробку с красками, но для этой работы решила пользоваться красками барона. Этикетки на них сообщали, что они соответствуют рецептуре семнадцатого века.

Няня устроилась поблизости, у окна. Достав вязальный крючок, она стала трудиться над полоской кружева для отделки простыни. Лила решила, что это было бы хорошим подарком для тетушки, которая не вставала с постели.

Она работала больше двух часов, пока наконец няня не напомнила, что им пора возвращаться домой.

— Я не могу уйти! — запротестовала Лила, но няня была неумолима.

— Нет смысла пытаться сделать за раз слишком много! — заявила она. — И я знаю, что вашей тетушке хочется побыть с вами!

С этим спорить было трудно, и Лила позволила увести себя домой.

Она осталась довольна результатами первого дня, оценив их по тем критериям, которые были основополагающими для ее флорентийского учителя.

Вернувшись домой, Лила отказалась представить тетушке то, что успела сделать, надеясь, что законченная копия будет для нее сюрпризом.

Она долго сидела с тетей Эдит и рассказывала ей, как они с матерью жили давным-давно, пока тетушка не закрыла глаза и задремала.

Лила тотчас ушла от нее и спустилась вниз, где обнаружила много книг, которые ей хотелось бы прочитать.

Там же висели картины, не только красивые, но и представляющие немалую ценность. Они были частью собранной бароном коллекции.

От баронессы Лила узнала, как ее муж экономил деньги, чтобы покупать картины во всех странах, где им доводилось бывать.

Любуясь этими полотнами, она еще больше утвердилась в мысли, что было бы непростительной жестокостью, если бы младший сын барона, Никлас, распродал эту уникальную коллекцию. Ее следует сохранить для его старшего сына.

На следующее утро Лила снова отправилась в «Маурицхейс» и работала там до полудня, а после ленча снова вернулась туда.

Она целиком и полностью была сосредоточена на картине, пока ее не отвлекло невольное ощущение, что кто-то стоит у нее за спиной.

Поначалу она решила, будто через ее плечо смотрит кто-нибудь из посетителей музея и, надо полагать, думает, что справился бы с этой работой более успешно.

Но тут позади нее раздался незнакомый голос.

— Мне кажется, вы — юнгфру Лила Кавендиш, которая приехала в гости к баронессе ван Алнрадт.

Лила обернулась, чтобы посмотреть на говорившего, и увидела невысокого худого мужчину с седой бородой.

— Верно, — кивнула она.

— Тогда я счастлив с вами познакомиться.

Меня зовут Ян Нийстед, и я хорошо знал барона.

Лила приветливо улыбнулась.

— По правде говоря, — продолжал мистер Нийстед, — я торгую картинами и продал несколько его полотен — не копии, а оригинальные произведения.

— Как интересно! — сказала Лила.

Но про себя подумала, было бы предпочтительнее, чтобы незнакомец ушел и не мешал ей писать.

— Я вижу, у вас немалый опыт, мисс Кавендиш, — говорил тем временем мистер Нийстед на прекрасном английском.

— Мне бы хотелось так думать, — ответила Лила. — Я училась во Флоренции, а эту копию делаю для моей тети.

— Вы знаете, что ваша тетя больна? — спросил мистер Нийстед. — Чтобы сохранить ей жизнь, нужна операция!

Лила изумленно уставилась на него.

Она не подозревала, что о состоянии тетушки известно всем окружающим. Но она тут же напомнила себе, если мистер Нийстед — близкий друг семьи, то он не может не знать, что ее тетя прикована к постели.

Мистер Нийстед внезапно понизил голос, хотя рядом с ними никого не было и подслушать их разговор никто не мог.

— А еще я знаю, что ваша тетя не может оплатить услуги лучшего хирурга Амстердама.

Вот почему, мисс Кавендиш, я хочу сделать вам одно предложение.

Лила смотрела на него все с тем же выражением на лице, но он, ничуть не смутившись, спокойно объяснил:

— Так как я много лет был близким другом барона, то знаю — ему бы не хотелось, чтоб его сын Никлас, настоящий шалопай, распродал картины, которые он с таким трудом собирал.