Отворите мне темницу - Анастасия Туманова Страница 15

– Хоронить не собираюсь, это раз. И в услужении моём местный народ вряд ли нуждается, это два. Вот во врачах хороших нужда есть, почему бы её не удовлетворить? Да и Устинья замечательно начала разбираться… Впрочем, что же я болтаю? Сейчас поужинаем, хоть и поздно… и не возражайте! Я знаю, что у вас росинки маковой нынче во рту не было. И у меня, между прочим, тоже. В самом деле, прибежал домой, думал – пару минут повожусь с книгами, а вышло… всё как всегда вышло! Садитесь ближе к столу, прошу вас.

Через несколько минут оба дружно, молча жевали холодное мясо с хлебом. Иверзнев сбегал в сени и принёс пыхтящий кипятком самовар. Быстро, умело заварил чаю с какими-то сушёными травами, и в комнате запахло летним лугом и пыльцой.

– Аромат-то какой! – усмехнулся Лазарев. – Однако, как это вы всё умеете? – и самовар, и чай…

– Устинья научила. – улыбнулся и Михаил. – Мы с ней уж какой год друг у друга учимся. Вы вот тут смеяться изволили над служением народу…

– Вздор, я совсем не это… – запротестовал было Лазарев, но Иверзнев, не слушая, продолжал:

– …а сами посмотрите, что получается, если дать этим людям хотя бы зачатки образования! Хоть каплю профессиональных знаний! Посмотрите на мою Устинью Даниловну! Ей, между прочим, всего двадцать четвёртый год, – а она три года назад поставила на ноги сына нашего Брагина! От которого вся иркутская профессура дружно отказалась! Жив-здоров, учится сейчас в губернском… Со всей округи к ней приезжают! А если бы её в столицу, в университет?!

– Ну, уж это вы хватили, Михаил Николаевич! До дамского университетского образования у нас ещё, слава богу, не дошло…

– Что весьма жаль. – не поддерживая шутливого тона, сухо отозвался Иверзнев. – Сейчас хоть женские гимназии начали открываться… А вот моя сестра промучилась в Екатерининском институте шесть лет, – спрашивается, зачем? Всё равно всему училась сама – по нашим с братьями учебникам и по отцовским книгам! Да-да, и историю, и географию, и философию читала, и кучу всего, чего в иных домах и в руки девицам не дают.

– М-м… ну, а к чему? – пожал плечами Лазарев. – В России дама может сколь угодно образовывать себя по книгам и даже Бунзена штудировать – а толку-то? Служить она после этого всё равно не пойдёт, ибо некуда, по военной части – тем более, в политику… бр-р, представить страшно! По инженерной – смешно, простите, и мечтать… Всё едино, одна дорога – в гувернантки или в классные дамы. Ну и последнее спасение – замуж! Нет, разумеется, можно ещё остричь волосы, нацепить зачем-то синие очки, сделавшись похожей на учёного филина, и кричать направо и налево о том, что желаешь приносить пользу обществу! Всё это, Михаил Николаевич, похоже на то, как стриг чёрт кошку – визгу много, а толку мало. Дамы освоили новый способ привлекать к себе внимание, только и всего! И не переубеждайте, слушать не буду! – махнул он рукой, хотя Иверзнев и не думал возражать и лишь смотрел на товарища со странной смесью любопытства и сочувствия. Лазарев, впрочем, этого взгляда не замечал и говорил всё горячее, размахивая руками и рискуя смахнуть себе на колени стакан с чаем.

– Лучше бы мужиков учили, куда больше пользы было бы! Вот своих Силиных я бы спокойно отправил на первый курс Инженерной школы! Ведь мастера же оба! В прошлом году посылал их вместо себя на Илгинский печи ладить – сделали же превосходно! Полтора сезона неполадок не было! А ведь тоже еле грамотны…

– Ну вот, вы и сами себе противоречите. – серьёзно возразил Иверзнев. – Моя Устинья ничем не хуже ваших Силиных. И пользы от неё не меньше. А её бабка в деревне, судя по её рассказам, – сущий профессор медицины! Хотя, не поверите, лечит воспаление лёгких – плесенью!

– Угу… и жжёной тряпкой, а сверху два раза плюнуть и один раз пописать…

Иверзнев только усмехнулся. Залпом допил остывший чай из стакана. Подошёл к окну, вгляделся в темноту. Негромко сказал:

– Вы ведь, кажется, нашли, наконец, эту невероятно прочную глину?

– Нашёл… Уже пять возов привезли. Осталось примерно столько же. Да наладить кирпичи, да ещё убедить новое начальство сложить пробную печь…

– Думаете убедить? Меня, честно сказать, очень беспокоит это новое начальство.

– Будем надеяться. Возможно, окажется только лучше?

– Лучше, чем при Брагине? – пожал плечами Михаил. – Невозможно.

– Ревизии-то так ничего и не насчитали?

– Смешно сказать – насчитали переизбыток прибыли! Не поверили – прислали ещё одного проверяющего! И тот тоже всё подтвердил! После этого высшее начальство в губернии перепугалось вконец и от греха подальше велело нашему Брагину отправляться на Илгинский! Где справедливость, где ум, где элементарная логика, наконец?..

– Значит, теперь на Илгинском людям настанет облегчение. – меланхолично подытожил Лазарев. – А у нас… Что ж, хорошенького понемножку. Постараюсь объяснить новому начальнику завода, что от моих печей окажется прямая выгода.

– Никакая выгода никому здесь не нужна. – тяжело сказал Иверзнев. – А нужно только, чтобы люди мучились в полном соответствии с законом.

На это Лазарев не нашёлся что сказать. В маленькой комнате повисло тягостное молчание. За окном уже светало. На фоне посеревшего неба начали смутно вырисовываться колья ворот, макушки елей. Со стороны реки донёсся слабый плеск воды: кто-то спускал на воду лодку.

– Что ж… Будем всё же на лучшее рассчитывать. – Лазарев встал со стула, потянулся. – Кто это говорил: «Делай что должен, и будь что будет»? Марк Аврелий? Или Сенека?

– Кто их знает. – без улыбки сказал Михаил. – Я со своей стороны готов дружно уживаться хоть с самим дьяволом, лишь бы мне было позволено продолжать делать дело в лазарете. Это не требует никаких расходов, жалованье у меня фельдшерское, – да и от того я готов отказаться, если понадобится, так что начальству придраться будет не к чему. А вот с вашими печами… Брагин наш – и тот боялся на это деньги давать! А теперь, наверное, и вовсе… Впрочем, утро вечера мудренее. Давайте спать, Василий Петрович. Через два часа… верней, уже через один… я должен быть в лазарете. Уж простите, удобств у меня мало… Держите вот подушку. С одеялом, правда, беда…

– Чепуха, я укроюсь шинелью. – Лазарев метко запустил подушку через всю комнату в изголовье дивана. Подойдя, лёг на спину, вытянулся. Минуту спустя вполголоса сказал:

– Я вам, Михаил Николаевич, очень благодарен. И за пристанище… и за то, что вопросов не задавали. И простите великодушно за то, что так и не дал вам ваши книги разобрать. Может быть, хоть завтра удастся?

Иверзнев не ответил: он спал.

На другой день Лазарев попросил Силина-младшего:

– Ефим, я теперь у доктора Иверзнева обретаюсь, и посему у меня к тебе просьба будет. Не мог бы ты по утрам заходить к моей супруге: принести дров, воды и прочего, что нужно будет. Со дня на день, я уверена, Лидия Орестовна найдёт себе прислугу, но пока… Прости, я знаю, что ты и так занят, но более обратиться мне не к кому.