Мечта для нас - Тилли Коул Страница 15

Я снова улыбнулась, но Сэм явно заметил грусть в моих глазах.

– Сейчас соберу вещи и пойду. Кстати, который час? – Быстро оглядевшись по сторонам, я сообразила, что кофейня закрывается: перевернутые кверху ножками стулья стояли на столах, пол уже был частично вымыт. – Извини, Сэм. Нужно было раньше мне сказать.

– Это не проблема. Мне показалось, ты с головой ушла в работу, не хотел тебя прерывать.

– Спасибо.

– Сейчас половина двенадцатого, кстати говоря, – просто на случай, если ты не знала.

Я снова натянуто улыбнулась Сэму, потом забросила сумку на плечо, предварительно надев свитер. Мне было холодно, а еще я устала, потому что пришла сюда из общежития пешком – в тот момент мне хотелось подышать свежим воздухом и размяться.

Я зашагала по главной улице, но, проходя мимо «Вуд-Нокса», остановилась. Это был самый посещаемый бар города, а в подвале под ним располагался небольшой клуб, открывавшийся после полуночи. Студенты отрывались либо в Амбаре, либо в «Вуд-Ноксе». Танцы, дешевое пиво и возможность затеряться в толпе, пофлиртовать и найти партнера для секса на одну ночь.

– Пьем, мать вашу!

Я тут же узнала голос брата. Заглянув в окно, я увидела, что Истон стоит на столе и ревет белугой, аж стены трясутся. Неужели снова нализался до зеленых чертиков? В голове не укладывается. Кутежи брата всерьез меня беспокоили, в последнее время он слишком много пил.

– Кромвель, тащи сюда свою задницу! – выкрикнул Истон с ужасным английским акцентом. Он обвел толпу мутным взглядом. – Где он?

С моих губ невольно сорвался смешок. Я пошла прочь, не в силах смотреть, как брат будет искать своего «лучшего друга» в толпе. А главное, мне не хотелось видеть лицо Кромвеля. Если я сейчас его увижу, то наверняка не сдержусь и начну сыпать обвинениями, дескать, я впустую прождала его в кофейне пять часов, сделав всю работу в одиночку, хотя нам полагалось бы делать ее вместе… И тем самым выставлю себя полной дурой.

Я быстрым шагом направилась в общежитие, то и дело переходя на бег. Уже у комнаты я потянулась было к дверной ручке, но в последнюю секунду передумала, повернулась и отправилась на кафедру музыки. Даже до прибытия в колледж Льюиса студентам разрешалось посещать музыкальные классы круглосуточно. Руководство университета понимало, что вдохновение может снизойти на человека в любое время дня и ночи. Большинство творческих людей – совы, во всяком случае, среди моих знакомых таковых большинство.

Шлепнув карточкой по электронному замку, я вошла в коридор и направилась к комнате для репетиций. Уронила на пол сумочку и вдруг услышала звуки пианино.

Остановившись у двери, я закрыла глаза, и мои губы сами собой расплылись в улыбке. Так случалось со мной всегда: стоило мне услышать музыку, как все переворачивалось внутри. Музыка действовала на меня, как теплый ветерок в холодный день, я чувствовала ее каждой клеточкой тела.

Ничто в мире не доставляло мне столько радости, как совершенная игра на музыкальном инструменте, каковую я слышала сейчас. Мне нравились все виды инструментов, но звуки фортепиано неизменно наполняли мою душу особенно сильным восторгом. Возможно, дело было в том, что самой мне никогда не сыграть так же здорово, как играл сейчас невидимый музыкант. Не знаю. Мелодия, вливавшаяся в тот момент в мои уши, полностью захватила мое сердце, мне хотелось слушать ее вечно.

Пианист перестал играть. Я открыла глаза и уже хотела было войти в другую комнату, чтобы тоже поиграть на пианино, как вдруг коридор наполнился звуками скрипки. Я остановилась как вкопанная, едва осмеливаясь дышать. Скрипач играл идеально. Каждое движение смычка было выверенным. Я прислушалась внимательнее, пытаясь определить, что это за произведение и кто композитор, но не смогла.

В следующую секунду я нутром почувствовала: это было чье-то оригинальное сочинение.

Когда скрипка замолчала и заиграл кларнет, я сообразила, что звуки исходят из самого большого класса, где хранились инструменты, на которых обычно тренировались старшекурсники. Я стояла закрыв глаза и слушала, как тот, кто находился в классе, играет на всех инструментах по очереди.

Не знаю, сколько времени я так стояла, но когда наконец все стихло, у меня заболели уши от этой тишины. Я еще никогда не слышала настолько очаровывающей музыки. От нее захватывало дух, и я судорожно перевела дыхание, мне казалось, все это время я вообще не дышала.

Кто же скрывается за этой закрытой дверью? Стеклянная панель в двери была закрыта жалюзи. Пока я пыталась собраться с мыслями, вновь зазвучало фортепиано, но в отличие от всех предыдущих мелодий эта оказалась невероятно мрачной, тяжеловесной. В горле у меня встал ком – до чего же печальная мелодия!

Невидимый музыкант все играл, а у меня буквально загорелись глаза. Ноги сами собой понесли меня к той аудитории, рука легла на дверную ручку, но не повернула ее.

Я не сделала этого, потому что дверь была чуть приоткрыта, и в щелочку я видела пианино. Из моих легких будто выкачали весь кислород, я забыла, как нужно дышать: я увидела того, кто сидел за пианино, того, кто порождал все эти потрясающие звуки.

За свою жизнь я видела так много выступлений, и все же ни одно из них не сравнилось бы с тем, что я услышала сегодня. Словно зачарованная я наблюдала, как пальцы пианиста порхают по клавишам, точно птицы над озером. Мой взгляд медленно скользил по татуированным рукам, белой майке, покрытым щетиной щекам и серебряным колечкам пирсинга.

Потом я увидела, что по загорелой щеке пианиста катится одинокая слеза и падает на клавиши. Изливавшаяся из пианино трагическая мелодия так и кричала о боли, страдании и сожалениях.

У меня щемило в груди, пока я слушала историю, которую без слов рассказывала музыка. Я смотрела на лицо Кромвеля и видела его словно в первый раз. Исчезли заносчивость и злость, которыми он прикрывался словно щитом. Барьер растворился, и скрывавшийся под ним юноша предстал передо мной совершенно беззащитным.

Я еще никогда не видела никого столь же прекрасного.

Замерев, чувствуя, что сердце колотится где-то в горле, я стояла и слушала, как Кромвель играет; его лицо словно окаменело, но слезы на щеках выдавали его боль. Пальцы юноши ни разу не промахнулись мимо нужной клавиши, он играл идеально и своей игрой рассказывал мне историю, которую я могла бы никогда не узнать, но которую полностью понимала.

Под конец его пальцы стали двигаться медленнее, и, приглядевшись, я увидела, что они дрожат. Вот его руки в последний раз взметнулись над клавишами, выводя финальный, трагический аккорд, и прекрасная мелодия подошла к концу.

Парень опустил голову, его плечи задрожали. У меня затряслись губы – я чувствовала глубину его отчаяния. Он вытер слезы и поднял голову.

Я наблюдала за ним затаив дыхание, смотрела, как он замер за инструментом, и испытывала благоговение, потому что осознавала: Кромвель Дин – это та самая надежда, о которой я мечтала.