Так становятся звёздами. Часть 1 - Екатерина Оленева Страница 15

Но жить хотелось ещё сильнее.

— Нужно сказать, узнав о вашем браке, мой сын был глубоко потрясён.

От ироничного смешка со стороны Сезара Гаитэ пробрала дрожь.

— О! Я могу дословно передать вам то, что кричал тут полчаса назад мой драгоценный брат, — улыбка, как кинжал, рассекла его рот. — «Вы решили, что так можно?», — причитал он. — Я, Торн Фальконэ и — дочь опальной Тигрицы? — передразнил он того, кто, видимо, действительно получасом раньше имел несчастье причитать по этому поводу. — Батюшка сказал ему то, что вы уже и сами слышали: мол, союз с вами нам якобы очень важен. Но Торн продолжал стенать, что сыну самого императора не по чину жениться на опальной герцогине…

— Сын, довольно! — с пугающей страстностью прорычал император. — Не заставляй меня стыдиться тебя.

— Чтобы ни делал я, вы всегда будете стыдиться меня. И — гордиться Торном. Хотя, в последнем случае, гордиться явно нечем. Моё почтение, сеньорита.

Отбросив салфетку, Сезар порывисто поднялся и покинул их общество.

— Не обращайте внимания. Я бывал слишком снисходителен к моим мальчикам, из-за этого оба вышли изрядные олухи. Но вы ни к чему не притронулись? — нахмурился Алонсо. — Почему не едите?

Как он не старался, маска заботливого, добродушного старца то и дело норовила соскользнуть. Она была ему не по размеру, и тут неважно, мала иль велика.

— Стоит ли мне предположить недоверие с вашей стороны? — продолжил Алонсон. — Я знаю, о нашей семье ходят упорные слухи якобы мы отменно пользуем недругов ядами. Надеюсь, вы ни в чём подобном меня сейчас не подозреваете?

Гаитэ покачала головой:

— Конечно, нет. Использовать яд в данном, конкретном, случае расточительная трата ценного ресурса. Вы можете запросто придушить меня гарротой в любой удобный для вас момент. Дешевле и эффективнее.

Император посмотрел на неё, задумчиво прижимая палец к губам.

— Откровенно говоря, услышав отзывы Сезара обо мне я просто потеряла аппетит, — призналась Гаитэ. — Моё положение так шатко и неясно, что о еде думается в последнюю очередь.

— Молодость, дитя моё, молодость. Лишь с годами начинаешь понимать, что нельзя пренебрегать ничем из того, что сможет пополнить запас твоих духовных или физических сил. А что касается вашего положения, то даю вам слово, что пока вы не попытаетесь предать моих интересов я буду блюсти ваши. Так что ешьте, душенька, ешьте. Фазаны восхитительны. А вино привезено из лучших виноделен Жютена.

— При всём уважении, не люблю вино, ваше высочество.

— Тогда налегайте на фазанов и фрукты. Попробуйте вот этот виноград.

Гаитэ покорно взяла протянутую ей тарелку с императорскими угощениями. Отказаться было бы невежливо.

— Я знаю, какие сплетни распускают обо мне и членах моей семьи наши враги. Мол, эти Фальконэ вероломны, им нельзя верить, они коварны, они жестоки. И все как-то забывают, что жестокость и вероломство мы проявляем лишь в ответ на такую же жестокость и вероломство в нашу сторону.

Здесь бы императору следовало бы произнести небольшой спич о том, что к друзьям Фальконэ относятся иначе, чем к врагам, да выходила маленькая неувязка — друзей у них не было. Только союзники и прихлебатели.

Алонсо откинулся на спинку кресла, устало прикрыв глаза:

— Когда поднимаешься на вершину горы, дитя моё, то видишь весь мир, а мир видит тебя. И всем, стоящим внизу, кажется, что это необыкновенно здорово — стоять выше всех. Тебе завидуют, на твоё место хотят попасть, а ты сам готов на всё, лишь бы не допустить этого. Потому что, когда стоишь на вершине, знаешь, с такой высоты есть лишь одна дорога — падение вниз. И это падение смерти подобно. Чтобы этого не случилось, ты готов заплатить любую цену.

Гаитэ слушала очень внимательно. Ей всегда было интересно, как рождается эта неуёмная страсть к власти? Ничего привлекательного для неё самой во власти не было. А Фальконэ будто целого мира мало?

Что движет их бесконечно алчущей, не способной насытиться, натурой? Почему им мало всего, сколько не дай?

— Никто не рождается чудовищем, душенька, никто. И хотя про моих детей, даже про Эффи, говорят, что они прямо из чрева матери выскочили с зубами и когтями, это не правда. Просто им приходится платить ту же цену, что и мне, за возможность остаться на вершине.

Гаитэ не знала, что ответить.

Не знала, должна ли вообще что-то отвечать? Ждут ли от неё этого? К чему эти странные разговоры?

— Выйдя замуж за моего сына, вы войдёте в нашу семью, станете её частью, ещё одним кирпичиком, укрепляющим цитадель. Наши интересы должны стать выше ваших.

Наконец она поняла, куда клонит старый интриган и греховодник, с трудом переводя дыхание от внезапно охватившего её гнева.

— Я поставлю интересы вашей семьи наравне с моими, но стоит ли мне так далеко заходить в своём лицемерии, чтобы объявлять их выше собственных? Вы этому поверите?

— Вольнодумство и дерзость не красят женщину. Я ожидал большего от воспитанницы Святого Ордена.

— Вам не по нраву искренность? Вы же прекрасно понимаете, что, если я сейчас с пеной у рта начну доказывать мою вам преданность — это будет ложью. Откуда такой преданности взяться? Вы уничтожили всю мою семью, всё наше имущество; ваши сыновья ненавидят меня за одно моё происхождение и только одно примиряет их со мной — чувство выгоды и осознание того, что, если что-то пойдёт не так, в любой момент меня можно будет бесцеремонно устранить.

— Подбирайте выражения!

— Я подбираю, — заверила его Гаитэ. — Вчера вечером я имела, нет, не честь, к сожалению, а огромное несчастие столкнуться с тем, кого столь опрометчиво попросила сделать моим мужем. Впечатление, оставленное им, крайне неприятное — настолько неприятное, что участь узницы в темнице уже не кажется такой страшной. Ваши дети необузданные, безнравственные и алчные чудовища…

— Молчать! — прорычал Алонсо, поднимаясь. — Вы, видимо, совсем ума лишились, что смеете так говорить со мной?!

— Я в полном рассудке, ваше величество, — дрожащим голосом проговорила Гаитэ. — Просто я хочу быть честной. Я не могу обещать вам преданности. Я не могу обещать вам отстаивать ваши интересы, если они будут диаметрально противоположны моим.

Алонсо смотрел на неё немигающим, змеиным взглядом:

— Хватит. Я не люблю, когда мне дерзят! Не будь вы женщиной, я бы взыскал за подобную дерзость, но, памятуя о том, кто вы и что у вас действительно может быть повод для недовольства… — Алонсом поморщился. — Сезар говорил, что вчера вы едва не подверглись насилию? Это был Торн?

Мгновение поколебавшись с ответом, Гаитэ спокойно встретила пронзительный, вопрошающий взгляд Алонсона:

— Видимо, Сезар что-то напутал. Ничего подобного я не припомню. Просто вчера немного заблудилась. Здесь так много комнат.