Победитель, или В плену любви - Элизабет Чедвик (Англия) Страница 16

— И сколько он собирается тебе платить? — спросила Клеменс; в ее голосе звучало осторожное удивление.

— Двадцать марок в год, плюс кров и стол для всей семьи и лошадей. Я сказал, что вы обе — прекрасные швеи, и это ему очень понравилось. Мы не будем ни в чем нуждаться, а над головами будет надежная крыша — крыша замка. Знаю, что для тебя это очень важно…

Клеменс покачала головой в смятении.

— Все это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой…

Но вдруг она радостно рассмеялась, глаза вспыхнули искрами счастья. Клеменс вскочила на ноги и выписала изящный, несмотря на отяжелевшую фигуру, пирует по шатру.

Манди зачарованно смотрела на мать — как редко ей приходилось видеть ее такой! На лице отца было написано неподдельное обожание, резкие черты будто смягчились. Родители смотрели друг на друга, и Манди ощущала веяние их взаимной любви.

— Бертран также сказал, что ищет писца, а у меня на этот счет есть предложение, — продолжил Арнауд, остановив кружение жены и усадив Клеменс на табурет. — Надо будет перемолвиться не только с Харви, но и Александром.

Клеменс — глаза ее блестели счастьем — прижала к груди руку мужа и сказала:

— Со времени нашего побега мне так легко и радостно еще не было!

Арнауд засмеялся приятным глубоким смехом.

— Да и мне тоже…

— А можно я расскажу все Алексу? — спросила Манди. — Все равно ведь надо отнести ему плащ. — И она подхватила сверток. Наверное, родители хотели бы остаться вдвоем, да и сама она не могла сдержаться и не выговориться, не вылить чувства и мысли, которые переполняли все ее существо.

— Да, иди, — ответил Арнауд, не отрывая взгляд от жены.

— Только не слишком задерживайся, — предупредила для приличия Клеменс. Улыбка не покидала ее лица.

— Ну конечно же, мама, не буду! — весело пообещала Манди и, перекинув плащ через руку, помчалась по лагерю.

Воздух был переполнен запахами пыли, паленого рога и раскаленного железа (в передвижной кузне перековывали коней); чуть дальше располагалась палатка, откуда плыл дразнящий запах поджаренного мяса и лука. Все вокруг шумело: крики зазывал и разносчиков, веселая перебранка рыцарей, звон металлической посуды и стук молоточков ремесленников и молотов кузнецов; и лязг оружия — глуховатые удары стальных лезвий и наконечников о дерево щитов. Это была жизнь, которую вскоре придется покинуть навсегда, и, несмотря на опасения и неуверенность, Манди знала, что так и будет.

Тут ей пришлось остановиться, поскольку дорогу перегородила группа всадников. Какой-то лорд с женой в сопровождении двух оруженосцев, вооруженных слуг и какой-то девицы.

Лорд ехал посредине; на вид — лет тридцать, рубиново-красная шелковая туника облегала заметный животик, красноречиво свидетельствовавший об излишне сытой жизни. Леди была в подчеркивающем ее стройность платье из шелка цвета утренней волны, расшитого мелкими золотыми цветочками. Лицо скрывала тонкая вуаль, прихваченная тонким золотым обручем; из-под нижнего края вуали выглядывали волосы, светлые, как свежее масло. Восседала она верхом на красивой, почти совсем белой кобыле; роскошную сбрую украшало множество маленьких колокольчиков.

«А в гриве шелковистой

У ее коня

Четыре сотни колокольчиков

серебряных звенят…»

Примерно так пел Александр в своей балладе о королеве фей, с которой встретился на травянистом холме однажды странствующий рыцарь — и стал ее рабом на целых семь лет…

Кавалькада проехала, а Манди все задумчиво смотрела вслед… И, сжав плащ огрубевшими от работы руками, она поклялась себе, что однажды проедет на ослепительно белом коне, и дивные щелка будут ласкать ее ароматную кожу…

В шатре Александра, естественно, не оказалось. Расспросы в нескольких палатках направили ее к берегу реки. Там мамаши, которые стирали белье и приглядывали за малышней, резвящейся на мелководье, указали направление.

Вскоре Манди увидела его: Александр устроился в тени на низко склоненном стволе ивы. Рукава рубашки были закатаны выше локтей, шнурок ворота рубашки распущен. Он писал, время от времени делая паузу, — наверное, подыскивал слова; невидящий взгляд устремлялся в пространство, а пальцы левой руки мяли комочек воска.

Будто почувствовав ее пристальный взгляд, он перестал писать, повернулся и, увидев ее, улыбнулся.

— Госпожа Манди!

— Ваш новый плащ готов, — сообщила она, подходя и раскладывая обновку на траве. — Жаль, конечно, что до зимы… — Она выразительно посмотрела на раскаленное небо, — он вам не понадобится.

Александр живо отставил бювар, подошел, осмотрел плащ и восхитился:

— О, как это мне понадобится, и я с благодарностью буду вспоминать день, когда он был мною получен, и уверен, что самый холодный день покажется теплее, — сказал он высокопарно и склонился в галантном поклоне.

Манди покраснела от удовольствия.

— Мы шили вместе… А эта вышивка — моя.

— И прекрасна, как вы сами. Любой знатный лорд почел бы за честь завернуться в такой плащ.

Зардевшись от комплимента еще больше, Манди присела на травку и, отщипнув стебелек, сказала:

— Но я разыскала вас не только из-за плаща.

— Вот как? — Он аккуратно пристроил рожок, чтобы не пролились чернила, отер кусочком полотна перо и повернулся к ней.

Она рассказала, что отцу предложили после Праздника Урожая поступить на службу к Бертрану де Лаву и что есть возможность и для них с Харви.

— Ваш отец знает его?

— Не думаю… Папа никогда раньше не упоминая это имя. А почему вы спрашиваете?

Александр пожал плечами.

— Обычно на службу приглашают людей из семейств, с которыми связаны родственными или хотя бы вассальными узами. Да и то требуют рекомендаций…

Манди неодобрительно нахмурилась.

— Но и ничего плохого о бароне не говорят. Дареному коню в зубы не смотрят.

— Но это может быть и вербовка дружины для мятежа, — парировал Александр, но покосился на Манди и сказал мягче: — Но если это настоящее предложение, то новость превосходна. Стол и кров на всю зиму!

Манди помолчала некоторое время, никак не в силах решить, что лучше: остаться здесь или уйти с тенью обиды на челе. Победило первое: ведь в узорчатой тени ив у реки так приятно и так не хочется возвращаться под раскаленную сень душного шатра.

— Что вы пишете? — спросила она, меняя тему разговора, и почесала голову сквозь плат.

— Так, ничего особенного, завещание одного рыцаря. — Он кивнул. — Вы можете снять это, если хотите. Я никому не скажу.

Манди колебалась: конечно, она хотела сбросить ненавистный плат, освободиться от жаркой тяжести, вызывающей зуд. С точки зрения здравого смысла глупо закутываться в такую погоду, но с точки зрения морали все обстоит иначе…