Две недели в Венеции - Фиона Харпер Страница 16

Фина смотрела на сына, но Макс поднимал взгляд от своей тарелки, только если ему нужно было заново наполнить свой бокал. Пожилая женщина была напряжена. Она, должно быть, чувствовала, что ее шанс помириться с сыном ускользает от нее.

В конце концов мать Макса не выдержала. Положив нож и вилку, она несколько минут смотрела на своего сына, прежде чем заговорить:

— Массимо, вы с Софией так хорошо поладили.

Макс мельком посмотрел на нее, пробурчал что-то себе под нос и продолжил есть.

Фина бросила тревожный взгляд на Руби, и та подбодрила ее кивком.

— Руби рассказала мне, как вы ловили крабов.

Он снова что-то пробурчал, но на этот раз даже не удостоил ее взглядом.

Фина сглотнула.

— Я тут подумала, может, нам собраться всей семьей на День святого Мартина в ноябре. Помнишь, в детстве тебе нравилось печенье в виде фигурки святого Мартина верхом на коне? — Она рассмеялась. — Однажды ты даже спросил меня, не приходимся ли мы родственниками святому Мартину, потому что наши фамилии так похожи.

Макс отрезал кусок курицы и, только отправив его в рот и прожевав, удостоил свою мать ответом:

— Не думаю, что мне удастся выкроить время. Если руководство института не утвердит мой проект, мне придется корпеть над ним до Нового года.

Фина кивнула, несмотря на то что ее сын к этому моменту снова уставился в свою тарелку, после чего печально повесила голову.

Руби сердито посмотрела на Макса. Как можно быть таким упрямым? Возможно, Фина не была идеальной матерью, но она изо всех сил старалась наладить отношения с сыном. Это определенно что-то значит. Раз такая добрая и заботливая женщина, как Фина, ушла из семьи, значит, у нее были на то основания. Что бы там ни думал Макс, Руби не могла поверить в то, что она сделала это по собственной прихоти.

Фина встала из-за стола.

— Я обещала заглянуть к Ренате с верхнего этажа. Она не очень хорошо себя чувствует, — сказала она и вышла из комнаты.

Макс отодвинул от себя тарелку.

— Почему мы не можете дать ей шанс? — спросила Руби, сердито глядя на него.

Он поднял на нее глаза. Его взгляд был пустым, как у статуй, украшавших многие из здешних палаццо.

— Это не ваше дело, Руби. Все, что происходит в моей семье, касается только меня.

Руби была возмущена, в голове у нее роились гневные слова, но она не позволила себе произнести их вслух, понимая, что он прав, и ненавидя его за это.

Поднявшись, она направилась к выходу. У двери она обернулась и произнесла:

— Спасибо, что указали мне на мое место.

Примерно через час Макс вышел из библиотеки. В квартире было тихо. София, должно быть, уже уснула, а его мать еще не пришла от соседки.

Свет горел только в дальнем конце коридора рядом с гостиной. Пройдя по коридору, Макс зашел в нее. В огромной комнате, похожей на пещеру, горела всего одна лампа рядом с диванами, отчего обстановка казалась более интимной. Он огляделся по сторонам, но никого не увидел.

Только он собрался покинуть комнату, как услышал какой-то шум и обнаружил, что балконная дверь открыта. Руби стояла, прислонившись к каменному ограждению, и смотрела на воду. Глубоко вздохнув, он подошел к дверному проему и остановился на пороге.

— Я слышу чьи-то голоса, — сказала Руби. — Я думала, что это кто-то из соседей, но все окна наверху закрыты. Лодок внизу тоже никаких нет.

— Это одна из особенностей Венеции, — ответил Макс. — Звуки кажутся то тише, то громче. Иногда можно услышать даже шепот, доносящийся из-за угла.

Руби кивнула.

Везде сейчас было тихо, только не в Голове у Макса. Внутренний голос велел ему извиниться. Он слышал его не в первый раз, но до сих пор ему удавалось заглушать его, когда этот голос побуждал его сделать что-то опасное, например ослабить бдительность или признаться в своей неправоте. В Венеции этот голос становился громче, и его было невозможно игнорировать.

А может, на этот раз дело было в Руби. Под ее взглядом ему казалось, что защитная стена, за которой он держал свои чувства, медленно разрушается.

Ему следовало вернуться к своим планам и электронным письмам. Работа — это надежная крепость, внутри которой он чувствует себя комфортно.

Руби ни о чем его не спрашивала. Она просто стояла, опершись локтями о балюстраду, и смотрела в темноту перед собой. Легкий ветерок трепал ее челку.

Макс сделал шаг в ее сторону:

— Я был с вами груб. Простите меня.

Руби повернула голову и посмотрела на него:

— Я принимаю ваши извинения, но вы сказали правду.

— Даже если и так, мне не следовало этого говорить.

На ее лице появилась улыбка.

— Спасибо. — Она выпрямилась и указала ему кивком в сторону комнаты. — София просто обожает раскраски. Я собиралась сделать для нее несколько рисунков на завтра, но не смогла устоять перед искушением и вышла подышать свежим воздухом. Думаю, мне пора.

Она направилась внутрь, но Макс загородил рукой дверной проем. Он не знал, зачем это сделал. Ему следовало позволить ей уйти.

На лице Руби было замешательство, в глазах читался вопрос.

Вопрос, на который у него не было ответа.

Слова полились рекой, прежде чем он сообразил, что делает.

— Мне тяжело здесь находиться. Это наша первая с ней встреча после смерти моего отца.

Руби смотрела на него с пониманием.

— Ее уход сломал его. Все думали, что он остался прежним несгибаемым Джеффри Мартином, которого ничто не могло подкосить, но никто не знал его так хорошо, как я.

Подойдя ближе, она положила ладонь на его руку. Не на ту, что преграждала ей путь, а на свободную.

— Вы на нее сердитесь. — Это прозвучало как утверждение, а не как вопрос.

Макс кивнул. Он уже много лет злится на свою мать. В подростковом возрасте это было негодование, но с годами оно превратилось во что-то более глубокое и мрачное.

— После смерти отца я больше не могу игнорировать свой гнев. Хочу, но не могу.

Отойдя от нее, он сделал несколько шагов по балкону. Руби последовала за ним.

— Вы должны понимать, что это нелогично. Что она не виновата в его смерти. Они разошлись много лет назад.

Макс резко повернулся:

— В том-то все и дело, что это ее вина. Вы не слышали, какие ужасные слова она часто выкрикивала в его адрес. — Он покачал головой. — И он ни разу не вышел из себя. Жить с ней ему было нелегко, но ее уход негативно отразился не только на него душевном, но и на физическом состоянии. На фоне переживаний у него развилась гипертония.