Ворон и роза - Сьюзен Виггз Страница 16

— Добро пожаловать к нашему столу, — пригласил настоятель.

— Благодарю, — произнес Дэниел.

— Приятно видеть, что вы выздоравливаете. Вы покинете нас раньше, чем мы предполагали, — продолжил беседу отец Джулиан. Но в его вежливом голосе слышались беспокойство и нетерпение.

«Настоятель хочет, чтобы я уехал. Может, попыткой задушить меня просто хотели запугать, чтобы ускорить мой отъезд? Не он ли повинен в этом?»

Отец Джулиан встал и начал читать молитву. Строгий голос настоятеля торжественно звучал под сводами трапезной. Дэниел заметил, что отец Джулиан даже не открыл лежащую перед ним книгу на странице, заложенной лентой. Он знал текст наизусть. Его невозмутимый взгляд скользил по комнате.

Дэниел прислушался к словам молитвы. «…Хлеб лжи сладок для человека, но потом его рот наполнится гравием. Добыча сокровищ путем лживого языка — это пустая трата времени, навлекающая смерть…» Острые, язвительные слова настоятеля, как стрелы, ранили сердце Дэниела. Внутри у него все кипело. Он был разгневан и… растерян. Что это? Ворон корчится? Боже праведный! Неужели совесть побеждает его продажную душу? Нет. Он не может этого допустить.

Молитва закончилась. Дэниел осторожно огляделся вокруг. Заметил ли кто его замешательство? Нет, все были заняты трапезой.

Каноники, послушники и медбратья приюта Святого Бернара были простыми людьми, здоровыми, как швейцарские крестьяне. Все они были молоды и с прекрасным аппетитом. Груда булочек и сосисок уменьшалась так же быстро, как опустошались большие кружки молодого пива и чашки с кофе. Они поглощали пищу, вытирали рукавами рты, между делом обсуждая новое потомство, которое ожидали от Красавицы. Разглядывая лица сидящих за столом людей, Дэниел не мог найти в себе и оттенка злобы на них. Но внешность бывает обманчива. Он уже получил подобный урок много лет назад.

Дэниел прихлебывал крепкий, с ореховым привкусом кофе Маурико. Его желудок сжимали спазмы, но он пытался проглотить хоть кусочек сосиски и булочки.

В данный момент Дэниел боялся не за свою жизнь. Если кто-то желал его убить, то легко мог сделать это в темноте. Он опасался одного — того, что обман обнаружен. Каждую минуту Дэниел ожидал, что кто-нибудь вскочит из-за стола, укажет на него пальцем и объявит обманщиком. «А что потом? — думал он. — Все отрицать и обманывать дальше?»

Взгляд Дэниела остановился на Сильвейне. Высокий и мускулистый, с копной светлых волос на голове, со слегка проступающими усами, Сильвейн представлял из себя типичного жителя Альп. Его загрубевшие руки больше годились для того чтобы пахать землю, чём держать молитвенник.

Сильвейн был в Ивердоне в то лето, когда умерла аббатиса. Это очень важно. Существовала вероятность того, что он знал тайну, которую сообщила старая женщина, лежа на смертном одре. Дэниел давно заметил привязанность Сильвейна к Лорeлее. Значит, юношу можно считать возможным убийцей. Подняв вверх глаза, Сильвейн встретился взглядом с Дэниелом. На мгновение лицо послушника вспыхнуло, потом он отвел взгляд в сторону. «Он слишком молод, — сказал себе Дэниел. — Что он может обо мне знать?»

У отца Ансельма были белоснежные волосы и лицо, изрезанное морщинами от непогоды и старости. Его глубоко посаженные глаза изучали Дэниела с профессиональным интересом. Глаза доктора. У отца Ансельма костлявые руки с распухшими суставами. Дэниел засомневался, хватит ли у каноника сил прижать подушку к его лицу?

Но у всех других эти силы были. Суровая жизнь в приюте требовала от молодых здоровья и выносливости. И среди присутствующих не было другого пожилого человека, кроме отца Ансельма.

— Еще сливок? — спросил монах, который сидел за столом напротив Дэниела.

Дэниел взял кувшин.

— Благодарю, отец Эмиль.

Наливая сливки, он украдкой рассматривал священника. Перед ним сидел человек, который заботился обо всех церемониальных предметах, включая ладан. Отец Эмиль был худым и жилистым, ему еще не было и сорока лет. У него были пухлые, чувственные губы. Ел святой отец медленно, смакуя каждый кусочек, что противоречило требуемому отказу каноника от мирских благ.

— Как вам нравится наш мирный образ жизни? — спросил отец Эмиль.

— Здесь все так добры ко мне, — ответил Дэниел. Он ожидал ироничного взгляда, но священник только улыбнулся.

Сидящий рядом отец Гастон энергично закивал головой. Он обладал ангельской внешностью и мускулистым телом.

— Это наша миссия, — объяснил он. — Мы помогаем всем попавшим в беду путешественникам, как это делал в девятом веке наш основатель. В то время на перевале Большой Сен-Бернар промышляли контрабандисты и воры, и его миссия заключалась в том, чтобы обезопасить маршрут путешественников.

Дэниел притворился, что его интересует легенда, но сам внимательно наблюдал за отцом Гастоном. Перед ним сидел человек, который слышал предсмертную исповедь аббатисы, раскрывшую тайну Лорелеи.

— Римляне возвели на перевале статую Юпитера, — продолжал отец Гастон. — Святой Бернар разрушил ее и построил приют. Его девиз был: «Вы, которые благополучно поднялись на Альпы под моим руководством, следуйте за мной в Небесный Дом».

— У вас действительно высокое призвание, — заключил Дэниел, но никто не прореагировал на его иронию.

— Странная вещь — этот ваш недуг, — заметил отец Эмиль. — Как ты его называешь, Лорелея?

— Амнезия. Потеря памяти. Считаю, что это вызвано ранением головы.

— Необычайно, — изумился отец Эмиль. Дэниел наблюдал, за его длинными, изящными пальцами. Отец Эмиль ухаживал за отцом Гастоном, когда тот болел тифом. В бреду тот мог выдать тайну.

— Только представьте себе — полная потеря памяти, — отец Гастон прищелкнул языком.

— Это может быть и очень удобно, — заметил отец Дроз. — Подумайте только, вам совсем нечего сказать на исповеди, месье.

Взгляд Дэниела метнулся в сторону хозяина псарни, который добродушно посмеивался своей шутке. Дэниел переводил взгляд от одного лица к другому. Он искал ответ на мучивший его вопрос. И не находил. С удивлением обнаружил, что к нему хорошо относятся и искренне сочувствуют его горю. Дэниел выдавил из себя усмешку.

— Боюсь, что будет довольно скучная беседа, святой отец. Но не все стерлось из памяти, — он повернулся к отцу Эмилю и отцу Гастону: — Я, например, понимаю, что вы оба говорите как парижане.

— Вы были в Париже, — захлопав в ладоши, воскликнула Лорелея. — Я же говорила, что он не простой путешественник.

Отец Гастон снисходительно улыбнулся девушке. В его отношении к ней чувствовалась отеческая доброта и забота.

— Следи за своими манерами, Лорелея, а не то разольешь пиво, — побранил он ее.

Казалось, что он один заботился о манерах Лорелеи. Может быть, из-за того, что отец Гастон знал, кто она такая.

— Мы можем заключить пари, — сказал отец Клайвз.