Идеальная для колдуна - Лика Семенова Страница 17

Он покачал головой и скрестил руки на груди:

— Прости, я не могу. Он за такое может и голос отнять. Ни за что не соглашусь.

Может… Теперь Амели это знала. Она развернулась и посмотрела в открытое лицо в обрамлении золотистых кудрей:

— Если я здесь спрячусь, ты меня не выдашь?

Нил усмехнулся:

— Прячься, не прячься — все равно найдут. Как ты не понимаешь?

Она понимала… Но невозможно просто сидеть и ждать.

— А много здесь было девушек до меня?

Нил нахмурился:

— Ни одной. Шлюхи бывали из города. Но, больше, чем на ночь, не задерживались. И уж конечно, в покоях их никто не селили.

— Значит, это они в реке?

Нил поджал губы, насупился:

— Да что же ты заладила! Все до одной восвояси отправились. И уплачено им было, как полагается, — кажется, он злился.

Может, он просто ничего не знал? Кто станет рассказывать подобное какому-то полунемому лакею?

Нил неожиданно взял ее за руку и сжал пальцы:

— Послушай, Амели, ты мне нравишься. Ты очень милая. Поэтому как друг говорю: не делай глупостей. Просто дай ему то, что он хочет. Ты его совсем не знаешь. И сама увидишь, как все хорошо будет. Просто не перечь.

Она отняла руки:

— Ты мне не друг.

Он смущенно улыбнулся:

— Я так не считаю. — Нил помялся на месте, перекатываясь с пятки на носок: — Прости, мне идти пора. Тетка искать будет.

Он забрал с сундука плошку с углем, пошел к двери, но обернулся:

— Иди в покои, не сиди здесь.

Амели отвернулась в окно и ничего не ответила. Чего бы он понимал — он не девица. Она снова опустилась на сундук и спрятала лицо в ладонях. Создатель, что же делать? При одной мысли о том, что должно произойти вечером, внутри все закипало, завязывалось узлом, разливалось волнами. Но так не должно быть. Колдун ей не муж, он не имел права. Сами эти мысли греховны. Одно дело обсуждать с Эн и хохотать до упаду, и совсем другое — терять себя от его касаний. Отец Эн часто повторял, что за девицами нужен глаз да глаз. Что девицам так просто голову заморочить, что честному отцу и не уследить. Что падкие, за первым встречным готовы бежать. Прав отчасти — Эн уж больно часто влюблялась. Но сама Амели — никогда. Слишком хорошо знала себе цену.

Колдун врал: он околдовал ее с той проклятой первой встречи. Иначе и быть не может.

Амели вновь потянулась к рисункам, выбрала портрет Мари, сложила вчетверо и засунула под корсаж. Ну и пусть Нил хватится, что листа не хватает.

— Еще и воруешь…

Она вздрогнула всем телом, сердце едва не оборвалось. Орикад медленно спускался с потолка, шлепая перепончатыми крыльями. Он сидел здесь все время?

— Ты все подслушивал!

Демон сморщился, закатил глаза:

— Что тут подслушивать? Ничего нового. А вот мальчишка дело говорит. Пошли, давай. Все равно выбора нет.

Амели не подозревала в демоне такую неожиданную силу. Он ухватил ее за рукав и буквально выволок с чердака, несмотря на протесты, стащил по лестнице. Втолкнул в покои и с грохотом захлопнул дверь.

Амели резко развернулась, сжала кулаки:

— Ты гадкий! Гадкий злобный уродец!

— У… — демон сложил бровки домиком, вытянул губы, будто тянулся за поцелуем. — А ты — дурно воспитанная девица. Даже и не понимаю, как мессир мог выбрать такую?

— Так ступай, и расскажи ему все. Что не гожусь. Что чужие рисунки ворую. Что сбежать пыталась!

— Наивно думаешь, что он в блаженном неведении? — Орикад визгливо расхохотался и перекувыркнулся в воздухе, теребя любимую игрушку. — Глупая ты. Хоть и не такая рыба, как остальные.

Амели насторожилась:

— Какие остальные?

Даже замерла, не дышала, боясь спугнуть неожиданную блажь демона — может, чего лишнего сболтнет. Но тот лишь хитро прищурился и вновь перекувыркнулся:

— Какие-какие… будто дур на свете мало. — Вновь расхохотался, но подлетел к самому уху: — Хозяин раньше держал гончих. Даже на охоту выезжал. Вот собака когда след берет, вытягивается, нос по ветру. И переднюю лапу непременно поднимает, вот так, — он с важным видом поджал пухлую ручку и замер, шлепая крыльями.

Амели настороженно смотрела на него, но демон так и не договаривал.

— Так и что?

Орикад повел бровями, волоски дрогнули, как усики бабочки:

— Больно ты сейчас на собаку эту похожа. Звонарем звали. Потому что лаял громче всей своры, — он вновь залился смехом — явно издевался.

Амели ощутимо приложилась по спине, покрытой мягкими волосками. Будто кошку тронула. Даже заходило что-то хлипкое под пальцами, будто косточки. Она поежилась и брезгливо вытерла ладонь о подол, а демон отлетел к дверям.

— Чего ждала? Великие тайны? Секреты досточтимого хозяина?

Амели не знала, что еще сказать. Просто смотрела на маленького уродца, сжимала до ломоты кулаки и слушала собственное шумное дыхание.

Демон поджал губы:

— Ну, и чего надулась? Какие другие… Вон, хотя бы служанку твою взять. Мари. Дура бесхребетная. Всем хороша девка — да пресная, как лепешка. Только и годится что принеси-подай. Ни слова поперек, ни жалобы.

— А я, значит, не пресная?

Демон расплылся в улыбке:

— Ты — дура. А за дураками всегда наблюдать интереснее. Дураки могут этакое выкинуть, что сердце зайдется.

Амели сняла башмак и со всей силы швырнула в Орикада:

— Вон пошел! Гадкая мерзкая гадина! Вон!

Башмак угодил в закрытую дверь — так ловко демон выскочил из комнаты, словно в воздухе растворился. Амели села на кровать и нервно теребила травчатый бархат юбки, будто всем назло хотела расковырять на самом видном месте дыру. Сейчас она отчаянно ненавидела это платье. Разодрать на лоскуты, чтобы показать, как она относится к подачкам колдуна. Но порыв так и остался порывом — она попросту окажется голой.

Амели достала из-за корсажа сложенный вчетверо рисунок и расправила на коленях, поглаживая бумагу пальцами. Мари смотрела с листа удивительно спокойно и умиротворенно. Идеальная красавица с кротким ласковым взглядом. Такие выражения обычно на лицах статуй святых в соборах. Лишенные страстей, полные какого-то вселенского понимания. Казалось, им при жизни были чужды человеческие слабости. Будто все они с рождения были исполнены одних идеалов.

Вранье. Живой человек не может быть идеален. Не может быть лишен недостатков. Хотя бы самых мелких, незначительных. Даже жизнеописания святых не отнимают страсти. С одобрения церкви, конечно. Неурская дева почитается образцом красоты и женской добродетели. Но каждый ребенок знает, что была она заносчивой и самовлюбленной. Так обожала себя и свою несравненную красоту, что не находила достойного среди многочисленных поклонников. Так в девках и осталась. Это уже потом объявили ее великой святой, не поддавшейся соблазну плоти, несмотря на свою красоту. И изображают со светлым кротким ликом в окружении цветов. Не таким должно быть ее лицо. Но это уже богохульство…