Люблю твои воспоминания - Сесилия Ахерн Страница 17

Официант возвращается с бутылкой вина.

— Ты можешь произвести дегустацию, — говорит Эл Джастину. — Раз уж ты его выбрал.

Джастин поднимает бокал с вином, опускает в него нос и глубоко вдыхает.

Я делаю глубокий вдох, потом покачиваю вино в бокале, наблюдая за тем, как оно поднимается и омывает края. Делаю глоток и, задерживая его на языке, позволяю вину жечь мой рот изнутри. Превосходно!

— Замечательно. Спасибо. — И ставлю бокал на стол.

Бокал Конора еще не тронут.

— Это прекрасное вино. — Я начинаю рассказывать ему историю.

Меня оно покорило, когда мы с Дженнифер много лет назад ездили во Францию, — объясняет Джастин. — Она там выступала с оркестром на Фестивале соборов Никардии. Незабываемые впечатления! В Версале мы останавливались в «Отель де Берри», элегантном особняке, построенном в тысяча шестьсот тридцать четвергом году и обставленном мебелью того времени. Это был практически музей истории региона, — мы же, кажется, про него уже говорили. Как бы то ни было, и один из ее свободных вечеров мы нашли в Париже чудесный рыбный ресторанчик, притаившийся на одной из мощеных улочек Монмартра. Мы заказали дежурное блюдо, морского окуня, но ни для кого не секрет, насколько я люблю красное вино — я его пью даже с рыбой, так что официант предложил нам взять сансер. А мне, честно говоря, раньше представлялось, что сансер — это белое вино, ведь оно знаменито тем, что его делают из винограда сорта совиньон, но оказалось, что при изготовлении в вино добавляют также немного пинонуар. Результат потрясающий: красный сансер можно пить охлажденным до двенадцати градусов, как обычно охлаждают белые вина, скажем, белый сансер. А в неохлажденном виде его хорошо сочетать с мясом. Чин-чин! — Джастин пьет за здоровье брата и невестки.

Конор смотрит на меня с окаменевшим лицом:

— Монмартр? Джойс, ты же никогда не была в Париже. Откуда ты так много знаешь об этом вине? И кто, черт возьми, эта Дженнифер?

Я делаю паузу, выхожу из транса и неожиданно слышу слова истории, которую только что рассказала. И делаю единственное, что могу в данных обстоятельствах, — начинаю смеяться:

— Попался!

— Попался? — хмурится он.

— Это слова из фильма, который я недавно смотрела.

— А! — По его лицу проходит волна облегчения, и он расслабляется. — Джойс, ну ты меня и напугала! Я подумал, что кто-то вселился в твое тело, — улыбается он. — Из какого это фильма?

— Ох, я и не помню, — отмахиваюсь я, не понимая, что со мной творится, и пытаясь вспомнить, смотрела ли я на прошлой неделе по вечерам телевизор.

— Ты разлюбила анчоусы? — Конор прерывает мои размышления и смотрит на небольшую кучку анчоусов, которую я собрала на краю тарелки.

— Отдай их мне, братишка, — говорит Эл, придвигая свою тарелку поближе к тарелке Джастина. — Я их обожаю. Как ты можешь есть салат «Цезарь» без анчоусов, выше моего понимания. Ничего, если я съем анчоусы, Дорис? — с сарказмом спрашивает он. — Док не говорил, что анчоусы могут меня убить, правда?

— Нет, если только кто-то насильно не запихнет тебе их в глотку, что вполне возможно, — сквозь зубы отвечает Дорис.

— Мне тридцать девять лет, а со мной обращаются как с ребенком. — Эл тоскливо смотрит на кучку анчоусов.

— Мне тридцать пять лет, а мой единственный ребенок — это мой муж, — огрызается Дорис, подцепляет вилкой один анчоус и пробует его на вкус. Сморщив нос, она оглядывает ресторан. — И они называют это итальянской кухней? Моя мать и ее семья перевернулись бы в гробах, если бы узнали об этом! — Она быстро крестится. — Джастин, лучше расскажи нам о своей девушке.

Джастин хмурится:

— Дорис, не надо делать из мухи слона, я же сказал, что мне просто показалось, что я ее знаю. — А она выглядела так, будто ей показалось, что она тоже меня знает.

— Нет, не об этой, — громко говорит Эл с набитым анчоусами ртом. — Она говорит о женщине, с которой ты недавно переспал.

— Эл! — Еда застревает у Джастина в горле.

— Джойс! С тобой все в порядке? — с тревогой спрашивает Конор.

Слезы наворачиваются мне на глаза, пока я пытаюсь отдышаться после кашля.

— Вот, выпей воды. — Он протягивает мне стакан. Люди вокруг с беспокойством смотрят на нас.

Я кашляю так сильно, что даже не могу перевести дыхание, чтобы сделать глоток воды. Конор огибает стол и подходит ко мне. Он похлопывает меня по спине, но я сбрасываю его руку, все еще кашляя, по моему лицу текут слезы. В панике я вскакиваю, опрокидывая при этом стул.

— Эл, Эл! Сделай что-нибудь. О Святая Мадонна! — в ужасе кричит Дорис. — Он синеет.

Эл вытаскивает из-за воротника салфетку и неторопливо кладет ее на стол. Поднимается, встает за спиной брата и, обхватив его руками вокруг талии, с силой нажимает на живот.

На втором толчке застрявший кусок вылетает у Джастина изо рта.

Когда уже третий человек бежит, чтобы помочь мне, а вернее, для того чтобы присоединиться к встревоженному обсуждению необходимости решиться на прием Геймлиха [4], я неожиданно перестаю кашлять. Три пары глаз с удивлением взирают на меня, пока я в замешательстве потираю горло.

— Отдышалась? — спрашивает Конор, продолжая похлопывать меня по спине.

— Да, — шепчу я, смущенная всеобщим вниманием. — Все прошло, спасибо. Огромное спасибо вам за помощь.

Люди медленно расходятся.

— Пожалуйста, успокойтесь и наслаждайтесь ужином. Я в порядке, честное слово. Спасибо. — Я быстро сажусь и вытираю с глаз потекшую тушь, пытаясь не обращать внимания на взгляды окружающих. — Господи, какая неловкость!

— Не неловкость, а странность, потому что ты даже ничего не съела. Ты просто говорила, а потом — бац! Начала кашлять.

Я пожимаю плечами и потираю горло:

— Видимо, что-то попало, когда я вдохнула. Подходит официант, чтобы убрать наши тарелки:

— Вам уже лучше, мадам?

— Да, спасибо, все хорошо.

Я чувствую толчок сзади, когда сосед наклоняется к нашему столику:

— Знаете, мне сначала показалось, что вы собрались рожать, ха-ха! Правда, Маргарет?! — Он смотрит на свою жену и смеется.

— Нет, — говорит Маргарет, ее улыбка быстро гаснет, а лицо краснеет. — Нет, Пэт.

— А? — Он в замешательстве. — Во всяком случае, так подумал. Поздравляю, Конор. — Он подмигивает внезапно побледневшему Конору. — На следующие двадцать лет о сне можно было бы забыть, вы уж мне поверьте. Наслаждайтесь ужином. — Он поворачивается к своему столику, и мы слышим, как они с женой в пол голоса переругиваются.