Огонь души - Барбара Вуд Страница 17

Пророчица вскинула руки.

— Твоя дочь — не обычный ребенок, — сказала она. — Ее ждет предназначение. Ты сказало мне, что она происходит от богов и ее доверили твоему попечению. Не бойся, дочь моя, богиня направит и научит ее. — Прорицательница прервалась и посмотрела испытующе в лицо Мере. — Это не все, — продолжала она, — этот мужчина пугает тебя. Почему?

— Потому что он сбивает мою дочь с правильного пути и отчуждает ее от истинного учения. Он хирург, матушка. Он исцеляет ужасными методами. Не испросив помощи богини, не зажигая священного огня, не молясь. Он опасен, матушка. Он все разрушит, все, что я пыталась до нее донести. — Голос Меры стал тише. — В опасности не столько невинность ее тела, матушка, но невинность ее души.

Прорицательница хранила молчание.

— Что мне делать? — Мера наклонилась. — Ты можешь мне сказать, что говорят звезды?

Пророчица спросила в ответ:

— Под какими звездами она родилась?

— Она родилась под знаком Льва при растущей Венере в знаке Девы.

— В котором часу?

— Я… этого я не знаю, матушка. Это были слишком поспешные роды. Ее родители были беглецами.

— Ты же знаешь, мы должны точно знать ее гороскоп, дочь моя. В ее доме могло быть много планет. Мы должны знать, какая из осей гороскопа ближе всех к ней.

Это Мера уже знала. За прошедшие шестнадцать лет она не один раз пыталась прояснить значение звезд, но все напрасно.

— Но и это еще не все, — заметила пророчица, — скажи теперь, о чем ты умолчала?

— За несколько минут до появления на свет Селены родился ее брат-близнец. Родители назвали его Гелиос.

Брови прорицательницы поползли вверх.

— Гелиос и Селена? Солнце и луна? — Глаза жрицы будто были направлены внутрь, когда она размышляла. — Девочка должна найти брата, — сказала она, — потому что он — ее вторая половинка. Это жизненно важно, чтобы они соединились Ты знаешь, где он?

Мера покачала головой.

— Дай мне теперь прядь ее волос.

У Меры был с собой локон, который Андреас отрезал у Селены, она взяла его из ларца Исиды, Мера положила его в ладонь пророчицы.

Служительница Исиды долго сидела молча в тени каморки, затянутой дымом ладана, прежде чем снова заговорить.

— Шестнадцать лет, — произнесла она, — выкармливала ты этого ребенка, теперь пришло время отпустить ее идти своей дорогой.

Мера ждала. Когда пророчица замолчала, она наклонилась, движимая страхом и беспокойством, и сказала:

— Ты можешь мне сказать, кто она, прежде чем я умру, матушка?

— Этого я не могу сделать. Это девочка должна выяснить сама. В этом — предназначение всей ее жизни. Но ее путь начинается не в Антиохии. Ты должна отвезти ее туда, где началась ее жизнь, на место ее рождения. Оттуда дальше ее поведет богиня.

Мера недоверчиво посмотрела на старую женщину. Отвезти ее назад! В Пальмиру!

— Но, матушка, это очень дальнее путешествие. Это было бы слишком утомительно для меня.

— Так должно быть, дочь моя. Ты больше не увидишь Пальмиры, но ты должна увезти девочку в пустыню, чтобы она начала искать истинные пути, которые приведут ее к ее предназначению. Вы отправитесь сегодня же вечером. Луна полная, это подходящее время, — сказала прорицательница, — луна покажет вам дорогу.

Меру будто оглушили. Она молча наблюдала, как жрица медленно поднялась со стула и подошла к закрытой нише в стене. Она достала из ниши какой-то предмет и положила его на стол перед Мерой.

— Дай это своей дочери, — произнесла она, — когда-нибудь это спасет ей жизнь.

Это был кусок серы, которую обычно зажигали в комнате больного для изгнания злых духов. Неужели это означает, что Селену в будущем ждет какая-то ужасная болезнь? — думала Мера.

— Это все, чем я могу тебе помочь, — сказала прорицательница и вновь с муками опустилась на стул. — Тебе много надо сделать, если ты хочешь подчиниться богине и еще сегодня вместе с дочерью покинуть Антиохию. Отправляйтесь на восходе луны.

— Primum non nocere, — тихо произнес Андреас, втирая в ухо пациента обезболивающую мазь, — это означает: «Прежде всего, не причини вреда». Это главная заповедь врачей.

Спящий пациент лежал на кушетке в лечебном кабинете в доме Андреаса. Волосы вокруг его уха были острижены, голова была обращена в сторону. В свете летнего солнца, струящегося через окно, Селена отчетливо увидела деформированную мочку уха.

Этот мужчина был рабом, которому теперь дали свободу. Он принес Андреасу свое освободительное письмо в доказательство того, что имеет право на восстановление формы мочки.

Дырка в ухе была знаком рабства. Обычно дырка делалась шилом на рынке рабов, когда раб был еще молодым, но из-за вдетого в нее тяжелого кольца дырка в мочке уродливо деформировалась, и эта деформация выдавала в человеке раба даже после его освобождения. Андреас был одним из тех немногих врачей, которые владели искусством возвращать таким мочкам первоначальную форму. И этим утром он показывал Селене, как делается такая операция.

Девушка стояла рядом с ним, а когда взяла в руку скальпель, он правильно положил его ей в ладонь.

— Сначала режешь здесь, — говорил он, направляя ее руку. Сразу после разреза Андреас остановил кровотечение горячей палочкой для прижигания, — сейчас думай о том, что тебе сказал. Края раны должны быть открытыми и ровными, иначе они не срастутся.

Рука Селены была тверда, когда она обрезала края раны. Она черпала спокойствие из близости Андреаса и из того пламени, которое она ясно видела в своем воображении. Ее взгляд был очень внимателен, губы плотно сжаты в напряженном внимании, а Андреас, наблюдавший за ней, чувствовал, что его сердце может вот-вот ускользнуть от него.

— Научи меня всему, что ты знаешь, — сказала ему недавно Селена. Два привычных слова «научи меня» — и стена была разрушена.

— Теперь прижми, — сказал Андреас и протянул руку поверх рук Селены, чтобы вытереть кровь, — а теперь шов.

Она взяла изогнутую рыбью косточку, на конце которой была привязана шелковая нить, а Андреас вел ее руку, пока она сшивала края раны.

— Края должны точно совпадать, — объяснял Андреас, — иначе они не срастутся. Наш пациент хочет, чтобы никто не заметил, что раньше он был рабом, и наш долг — выполнить его желание.

Селеной овладело ужасное волнение, как всегда при приближении конца хирургической операции. В начале вмешательства она всегда была только смущена и удивлена, потому что была не способна видеть то, что Андреас, судя по всему, видел — новую форму, безупречно зажившую и сросшуюся. Во время самой операции она была слишком увлечена, чтобы быть в состоянии думать о чем-то еще, кроме того, что она делает. И все же в конце операции, когда с помощью Андреаса она придавала плоти форму и зашивала ее, как кусок ткани, Селена видела наконец то, что Андреас представлял себе с самого начала, и это чудо приводило ее в необычайное возбуждение.