Мое непреклонное сердце - Джо Гудмэн Страница 18

Его последней мыслью было: если она обещала связать его, то, наверное, не собиралась убивать.

Мерседес вошла в дом через вход для прислуги. Она была рада такой возможности. Меньше всего ей хотелось натолкнуться на дядю прямо в холле. Мерседес удалось проникнуть в свою комнату по задней лестнице, никого не повстречав.

Высокое зеркало в ореховой раме, богато украшенной резными завитушками, было, пожалуй, одной из немногих красивых вещей, оставшихся в ее комнате. Мерседес не задержалась перед ним и даже не глянула в его сторону. У нее не было никакого желания смотреть на то безобразие, которое она собой являла. Встав на середину старенького ковра, она содрала с себя одежду и швырнула ее в угол. Она никогда не позволяла себе так небрежно относиться к своей одежде, но непреодолимое желание очиститься от всей этой грязи, скорее оставить позади эту ужасную ночь заглушило все ее практические соображения, и она подчинилась этому порыву, по крайней мере отчасти. Тайный голос уговаривал ее вовсе избавиться от этой одежды, но здравый смысл Мерседес восставал против такого расточительства: ведь его крови на одежде не было. Просто она напоминала о том, что Мерседес в ней совершила.

Мерседес приложила ладони к вискам и зажмурилась. Она не хотела больше думать об этом, И она не будет об этом думать! Тупая пульсирующая боль в голове не проходила, и ее нельзя было заглушить, как несмолкаемый бой литавр. Она покачнулась и тихо застонала от боли.

Мерседес опустила руки и открыла глаза. Усилием воли заставила она себя подойти к шкафу в примыкающей к спальне туалетной комнате. Взяла с полки ночную рубашку и надела ее через голову. Пышные складки тончайшего полотна окутали ее как облако. Мерседес завязала атласную ленту на шее и поправила рукава на запястьях. Подол рубашки мягко коснулся щиколоток, когда она потянулась за халатом. И только надев свой халат и затянув пояс на талии, Мерседес почувствовала себя наконец совсем спокойно, как младенец в пеленках.

У кровати стоял простой деревянный стул с тазом и кувшином для умывания и туалетными принадлежностями. Когда-то, еще в старые времена, в спальне был комод, две тумбочки по обеим сторонам кровати, туалетный столик с мягким пуфиком и письменный стол. Два высоких кресла с подголовниками, обитые кремовой парчой, обычно стояли у камина вполуоборот друг к другу. В туалетной комнате, кроме шкафа, были еще кушетка и высокий комод. Теперь все эти великолепные вещи в стиле чиппендейл и Виндзор стояли в незанятой комнате в южном крыле дома на случай, если к графу неожиданно приезжали гости.

Мерседес привыкла к новой обстановке. Она не тосковала по тому, чего уже не было.

Она умылась над тазом, немилосердно растирая лицо, будто могла таким образом смыть кровоподтек на щеке. Боль от этой процедуры была нестерпимая, но она отвлекала от надоедливой пульсации в голове, и Мерседес даже почувствовала удовлетворение. Сев на край своей огромной кровати под пологом, Мерседес распустила косу и начала расчесывать волосы. Она проделывала это осторожными мягкими движениями, начиная с самых кончиков. Вскоре волосы снова заструились и заблестели, и она сидела, покрытая, как плащом, волнистыми шоколадными прядями.

Из-под подушки Мерседес достала маленькую бутылочку темного стекла с настойкой опия и отмерила полную ложку. Эта бутылочка была ее тайной. Она держала ее на тот случай, когда граф бил ее, будучи в плохом настроении. Она пользовалась ею крайне редко, но не потому, что редко попадала под тяжелую руку графа, а потому, что давно привыкла терпеть боль.

Она глотнула опия, но вскоре поняла, что боль была не только и не столько физическая, от которой она искала избавления с помощью притупляющего чувства лекарства. Она бы притерпелась к такой боли. Сейчас же ей было необходимо освободиться от невыносимого чувства стыда.

Мерседес стоило большого труда встать с постели. Больше всего на свете ей хотелось вытянуться под одеялом и погрузиться в целительный сон. Но никому из тех, кто хорошо ее знал, не пришло бы в голову удивляться, что другие заботы пересилили это желание. Мерседес поднялась с постели и пошла проверить, как там ее двоюродные братья.

— Я же говорил — она пришла, — сказал Бриттон, как только Мерседес вошла в комнату. — Что я говорил!

Он сидел на постели с подушкой под спиной, закутанный в одеяла. Но разговаривал он не со своим братом. Этот славный малый похрапывал в ногах кровати, как старый сторожевой пес.

Его ликующий шепот был обращен к Марте Хеннпин, которая вместе с супругом служила в Уэйборн-Парке на разных должностях вот уже сорок лет. И сколько бы раз ни пытался лорд Лейден уволить одного из них или обоих, они просто не обращали на его приказы никакого внимания.

— Да, вы говорили, мастер Бриттон, — ответила миссис Хеннпин.

Она легко прихлопнула в ладоши, чтобы похвалить его проницательность и выразить свое облегчение. Встав, она стала расправлять свой фартук, разглаживая материю заскорузлыми от работы пальцами.

— Сказать по правде, я и сама так думала. — Она сделала знак рукой, чтобы Мерседес скорее вошла в комнату и закрыла за собой дверь. — Чтобы мы могли быть спокойны, дорогая. Его светлость спит в своей комнате, но никто не знает, сколько это продлится и какой звук его может разбудить.

Мерседес кивнула и тихо прикрыла дверь.

— Не было здесь никакого шума после того, как я ушла? А Брендана ты видела?

— Ко мне приходила Сильвия сразу же после того, как вы и граф спустились вниз. Она была совсем вне себя, бедное дитя. Я не разобрала и половины из того, о чем она говорила. — Миссис Хеннпин скрестила руки на груди, поддерживая свою огромную грудь. — Мистер Хеннпин тоже собрался было со мной, но я сказала ему, что лучше разберусь сама. — Она еще больше нахмурилась. — Он так беспокоится за мальчиков!

Тут в разговор вклинился Бриттон, в тоненьком детском голоске которого чувствовалась бравада.

— За меня ему нечего волноваться. Со мной все в порядке. А Сильвия просто голову потеряла от такого пустяка.

Мерседес нашла в себе силы слабо улыбнуться.

— И все-таки мне бы хотелось осмотреть тебя, — сказала она.

Бриттон явно смутился от ее просьбы. Он не любил, когда с ним нянчились даже в таких случаях. У нее сердце разрывалось при взгляде на него: эти голубые глаза и храброе детское личико. Его светло-песочные волосы были взъерошены, а непокорный вихор на макушке стоял торчком. Она боролась с искушением положить ему руку на голову и пригладить непокорные завитки. Ведь ему всего восемь лет! И он нуждается в помощи и заботе гораздо больше, чем в затрещинах.

— Ну как? — спросила она, садясь рядом с ним на постель. — Можно?

— Да, конечно, — сказал он с многострадальным видом. — Подняв ночную рубашку, он не увидел тех грустных улыбок, которыми обменялись Мерседес и домоправительница. — Видите? В этот раз даже ребро не треснуло.

Мерседес положила ладонь на узенькую грудную клетку Бриттона и слегка надавила в нескольких местах. Он немного поморщился, когда ее пальцы коснулись кровоподтека, но она заметила, что дышать ему не так уж больно.