Неожиданное наследство - Барбара Картленд Страница 18

– Он бросил тебя?

Кристина кивнула.

– Я его не осуждаю: он старел и уже не был так популярен, как раньше. Из-за экономического спада 1931 года закрылось большое количество театров. У него появилась возможность уехать в Америку, в Голливуд, и он ею воспользовался.

– Один?

Кристина покачала головой. Она не могла смотреть в глаза Люси Бейкуэлл. Даже сейчас воспоминания о Гарри причиняли ей боль.

– Нет, с другой женщиной. Она американка, очень богатая, связана с кинобизнесом. В то время дела у нас шли неважно. Все было отвратительно. Полгода мы были на гастролях, ездили по заштатным городкам. Вы же знаете, что это такое, – хотя нет, это трудно представить, пока не испытаешь на себе. В общем, вдруг объявилась она и, естественно, влюбилась в него. Он все еще умел быть привлекательным, когда хотел. Больнее всего мне было… от того… как он бросил меня. Мне трудно об этом рассказывать. Не знаю, смогу ли я вообще когда-нибудь кому-то об этом рассказать. – Теперь Кристина слышала в своем голосе муку. Странно, прошло столько времени, а рана не заживает.

Даже после стольких лет боль, которую она испытала в то утро, когда проснулась в номере убогой гостиницы и нашла у лампы письмо от Гарри, оставалась острой, жалящей. Прошло несколько мгновений, прежде чем она протянула руку к конверту. «Что это Гарри так рано встал, на него это совсем не похоже», – отстраненно подумала она. Внезапно она ощутила пульсирующую боль в голове и сухость во рту. Вчера, перед сном, Гарри принес ей горячего молока. Это удивило ее, но его внимательность ее тронула. Гарри вообще никогда не переживал за нее. А она была простужена почти три недели. Он посетовал на то, что она кашляет по ночам, и сказал:

«Выпей молока. Тебе пойдет на пользу».

От изумления она даже не поблагодарила его. Молоко было теплым и сладким, и она отлично помнила, как ей потом захотелось спать. Она словно тонула и тонула в постели, на нее снисходил покой.

Кристина заставила себя перевернуться на бок, заставила себя открыть глаза и подумала: «А вдруг Гарри вчера что-то подсыпал в молоко. Я чувствую себя так, будто выпила снотворного». Она посмотрела на часы: почти полдень. Обескураженная, она резко села, схватила конверт и медленно вскрыла его. Пальцы слушались ее плохо, будто все были большими, как шутили в школе.

Предчувствуя беду, Кристина задрожала. «Что-то случилось», – подумала она. Правду она поняла интуитивно еще до того, как прочитала первые строчки письма, жестокого, грубого в своей прямоте. А что еще он мог сказать?

Самую сильную боль ей причинило то, что прилагалось к письму, – чек на сто фунтов, подписанный женщиной, которая увела Гарри. Уже потом Кристина заставила себя признать, что только из лени Гарри решил вложить чек в конверт, а не обналичить его.

У него, естественно, денег не было. Кристина знала это не хуже его, или, вероятно, лучше. Но мысль о том, что он посмел откупиться от нее деньгами другой женщины, больно ранила душу и унижала. Ей казалось, что она больше никогда не научится уважать себя.

Гарри воспринял бы эту ситуацию по-другому. Кристина знала: для него сто фунтов – это сто фунтов, кто бы их ни заплатил. Для нее же все выглядело так, будто он не только бросил ее, но и нанес удар в самое сердце.

Кристина смотрела на цветистую, в завитушках, подпись, и ей казалось, что та навсегда впечаталась в ее мозг. Сто фунтов! Сто фунтов, заплаченные другой женщиной за то, чтобы она стерла из своей памяти годы любви и самопожертвования. Чтобы забыла те оскорбления, которыми осыпал ее Гарри, когда напивался; забыла все усилия, потраченные ею на то, чтобы удержать его от выпивки, чтобы он смог выйти на сцену и сыграть свою роль. Забыла бесчисленное количество унижений перед агентами и режиссерами; забыла, сколько раз ей приходилось им врать, что Гарри «приболел», что он приходит в себя после «гриппа», что во всем виноваты доктора, которые неправильно прописали ему лекарство. Забыла годы препирательств с домохозяйками, со сборщиками налогов, с управляющими гостиниц, которые не хотели отдавать их чемоданы, пока они не расплатятся. Годы попыток разбудить злого, мучающегося похмельем мужчину, чтобы успеть на ранний поезд; годы обиды за то, что при общении с чужими людьми Гарри в мгновение ока превращался в обаятельного человека, умеющего делать тонкие комплименты, обладающего великолепными манерами и заставляющего других женщин завидовать ей. Сто фунтов за то, чтобы уничтожить воспоминания, которые просто не могут быть уничтожены!

Кристина прижала руки к лицу.

– Я не могу вам этого рассказать, – повторила она. – Я этого никому не смогу рассказать.

Элизабет, возбужденная, полная впечатлений от танцев, вбежала в дом.

– Я шикарно провела время, – сообщила она, обнимая Кристину, затем целуя Питера. – И новое платье имело ошеломляющий успех. Честное слово.

– Я очень рада, – ласково проговорила Кристина. – А Агнес тоже понравилось?

Элизабет состроила гримасу.

– Думаю, да. Но Агнес, между прочим, полная тупица. Она здесь единственная моя ровесница, поэтому мы с ней подружились, но она страшно жеманная. Сомневаюсь, что мужчинам это нравится. Вчера она почти весь вечер просидела с жирным подполковником авиации, который, между нами, слишком много выпил.

– А ты, как я понимаю, все время танцевала?

– Почти все, – ответила Элизабет и с озорным видом добавила: – Луна светила, знаете ли.

Она шутила, и Кристина надеялась, что ничего плохого не случилось. Ей претила мысль, что свежая невинность Элизабет будет запачкана легким флиртом и поцелуями, которые ничего не значат для мужчин, стремящихся лишь хорошо провести свободное время. Девушка слишком красива, слишком привлекательна, слишком юна для всего второсортного, что может лишить блеска этот цветок невинности и чистоты.

– Для меня есть письма? – спросила Элизабет, глядя на столик в холле.

– Кажется, нет, – ответила Кристина. – Нет, точно нет. Сегодня утром почтальон принес только письмо от сборщика налогов.

– Не понимаю, – задумчиво произнесла девушка.

– В чем дело? – встревожилась Кристина. – Что ты ждешь?

– Ой, всего лишь приглашение работать в цветочном киоске на деревенском празднике.

– Каком празднике?

– Неужели вы о нем не слышали? – удивилась Элизабет. – Его каждый год устраивают в Парке. С начала войны его устраивали для сбора средств для Красного Креста, а в этом году – просто так. Там деревни графства будут соревноваться, кто больше заработает денег. В общем, несколько месяцев назад мы решили, что приз должен достаться Грин-Энду.

– И ты будешь торговать в цветочном киоске?

– Я всегда там торгую на празднике. Агнес мне помогает, а у Питера просто талант уговаривать людей покупать цветок в петлицу, который им совсем не нужен. Правда, Малыш?