Соблазненная принцем - Кристина Додд Страница 18

— Голодный, — добавил Томпсон.

— И это тоже. В ночь перед знаменитым пикником де Гиньяров я взобрался на дерево, перелез на крышу шатра и сделал в шелку разрез, сквозь который можно было просунуть коровий мочевой пузырь, наполненный экскрементами де Гиньяров, собранными в отхожем месте…

— Ох, сэр! Только не это! — воскликнул Томпсон, потерев рукой лоб.

— Мне было десять лет. В то время это казалось мне хорошей идеей, — сказал Рауль.

Никакие дальнейшие объяснения не потребовались.

Возможно, Томпсон вспомнил себя в десятилетнем возрасте.

— Дело шло как по маслу. Де Гиньяры уселись за стол. Я перелез на крышу шатра и просунул пузырь сквозь отверстие. — Воспоминание было таким ярким, что Рауль даже сейчас пришел в возбуждение. — Пузырь шлепнулся прямо на вепря и разорвался, окатив дерьмом всех присутствующих, особенно принца Сандре, который от удивления раскрыл рот как раз тогда, когда он шлепнулся.

Томпсон хохотнул, но моментально подавил смешок.

— Все шло идеально… если не считать того, что у меня не было опыта обращения с таким материалом, как шелк, и я не понимал, что под моим весом шелк с обеих сторон разреза разорвется и я проскользну сквозь разрез, как горячий нож сквозь сливочное масло.

Выражение лица Томпсона было точно таким, каким он запомнил выражение физиономии принца Сандре, когда рот его был полон экскрементов.

— Да. Шелк разорвался, разрез увеличился, и я шлепнулся навзничь на стол. Я лежал прямо на вепре и смотрел на всех этих разгневанных, перепачканных дерьмом де Гиньяров. Они пытались меня схватить, но я, вывалявшись в свином сале, выскользнул из их рук. Я бегал туда-сюда по столу, пытаясь спрыгнуть ближе к выходу.

— Как вам удалось сбежать?

— Мой дедушка был стариком проницательным. Он заподозрил, что я что-то замышляю, и не оставлял в покое моих кузенов, пока один из них не признался во всем. Поэтому, пока я там скакал, моя родня повалила шатер. Я выбрался оттуда, и еще до наступления зимы мои мать и дедушка отправили меня от греха подальше в Англию. — У Рауля сжалось сердце от старого, знакомого чувства вины. — Де Гиньяры нашли и убили моего дедушку. Потом умерла моя мать.

— Не по вашей вине, сэр.

— Может быть, так. А может, и нет. Де Гиньярам не нужно было искать оправдания, чтобы повесить старого человека, и моя мать, возможно, умерла не с горя и не от голода. Но я знаю свой долг перед своей семьей и этой страной, — сказал Рауль.

Он выполнит свой долг, пусть даже ради этого придется умереть. А умирать он не собирался.

— Присутствовал ли на том банкете Жан-Пьер де Гиньяр?

Рауль задумался, припоминая.

— Он был одного со мной возраста, значит, должен бы был сидеть в конце стола… Да. Вполне возможно, что присутствовал.

— Значит, он действительно помнит вас, — сказал Томпсон, которого явно одолевали дурные предчувствия.

— Сейчас я едва ли сильно похож на маленького дикаря, каким был тогда.

— Да… но вы все-таки по-прежнему выглядите самим собой.

— Ну, с этим я ничего не могу поделать, Томпсон.

Мужчины смотрели друг на друга, пока в стойло не вернулся Дафидд, который громко откашлялся и заявил со своим четко выраженным валлийским акцентом:

— Послушайте, мистер Лоренс, сэр. Я всего лишь жокей. Я совсем не разбираюсь в политике, но парни вроде меня разбираются в таких типах, как тот, что только что вышел отсюда. Он из тех людей, которым нравится, что таких маленьких людишек, как я, они могут сожрать с костями и не подавиться.

Рауль не стал возражать, чтобы не обидеть его.

— Я ухожу отсюда, — сказал Дафидд. — Сию же минуту.

Рауль, подумав, принял решение:

— Останься на следующую скачку.

— С какой целью? — опасаясь подвоха, спросил Дафидд.

— Чтобы привести его к финишу первым, — сказал Рауль, погладив шею Халкона Гуэрры.

— Думаете, вам следует это сделать? — спросил Томпсон.

— Дафидд — жокей Халкона Гуэрры. Халкон Гуэрра ни с кем не будет работать так же хорошо, как с ним. — Рауль кивком указал в сторону Дафидда. — Нам скоро потребуются наличные, и ждать дольше нет никакого смысла. У нас появятся хорошие деньги, что будет очень и очень кстати, а вдобавок я продам жеребенка за восемь тысяч гиней еще до конца дня. На данный момент это хорошая гарантированная сумма денег у нас в руках.

— Не знаю, что и сказать, сэр, — сказал Дафидд. — Мне хочется убраться подобру-поздорову из этого раскаленного места.

— Я дам тебе десять процентов от всей выручки, — сказал Рауль.

Для Дафидда это было важным обстоятельством.

— Решено, — сказал он.

Рауль хлопнул его по спине и вместе с Томпсоном вышел из стойла. Он взял свою шляпу, и они оба направились к двери.

— Что нам делать с женщиной? — тихо спросил Томпсон. — С мисс Кардифф?

Они вышли из конюшни.

Рауль поднял лицо к солнцу, согреваясь в его лучах.

— Нам необходимо что-то с ней сделать, не так ли?

— Учитывая, что Жан-Пьер кружит вокруг вас, словно собака-ищейка, нам абсолютно необходимо как-то ее утихомирить.

— Да.

Рауль впервые позволил себе, не перекрывая потока воспоминаний, вновь пережить нежные чувства, охватившие его, когда он обнял Викторию и поцеловал. Воспоминания зажгли желание, и он быстро, пока Томпсон не успел ничего заметить по выражению его лица, надел шляпу и направился к трибунам.

— Я позабочусь о мисс Кардифф. Откровенно говоря, во исполнение этой цели… я считаю, что настало время сорвать бал принца.

— Правда, сэр? — в нетерпении воскликнул Томпсон, услышав о претворении в жизнь долгожданного плана. — Я дам знать людям. Это их очень обрадует.

— Тогда иди и скажи им.

Первые признаки того, что происходит что-то очень нехорошее, Виктория почувствовала, когда возвращалась в свою комнату, отведя Мод и Эффи к их матери, чтобы та окинула критическим взглядом их бальные платья.

Миссис Джонсон платья одобрила, мистер Джонсон нахмурился, подергав себя за галстук, и Виктория ушла, оставив семейство со служанкой миссис Джонсон, которая должна была устранить последние мельчайшие недоделки в нарядах девушек.

Войдя в апартаменты, где проживала вместе с девочками, Виктория направилась к туалетному столику, на котором лежала небольшая кружевная наколка.

Наколка составляла важную часть ее костюма. Платье из темно-синего шелка, подаренного ей Джонсонами, было великолепно, но очень строгого покроя, и отделано идеально накрахмаленными белыми манжетами и воротничком. Но хотя в возрасте двадцати одного года она твердо знала, что ей суждено остаться в девицах, Виктория была хороша собой и надевала кружевную наколку, чтобы любому разохотившемуся джентльмену было ясно, что она не свободная женщина, а дуэнья. Она не вздохнула по этому поводу: так уж сложилась у нее жизнь.