Искусство порока - Мишель Маркос Страница 18

Атина прохаживалась за спинами сидевших у мольбертов учениц, помогала им и исправляла их ошибки. Затем она поняла, что под видом учительницы она сможет изучать его тело, не краснея при этом. Наклонившись над мольбертом мисс Драммонд, она наконец смогла удовлетворить свое любопытство и взглянула на место между ног мистера Маршалла.

Эта часть тела была совсем не похожа на греческие статуи. У статуй мужской орган был гладкими и отполированным и представлял собой уменьшенную и эстетичную копию. Но у человека на подиуме между ног было гнездо курчавых светлых волос, из которого торчала толстая трубка мускулов. Размер этого органа особенно поразил Атину: как он может поместиться в таком крошечном отверстии между ног женщины? В тысячный раз она представила себе, что почувствует, если этот орган мужчины окажется у нее внутри. При этом она ощутила легкое эротическое волнение. Надо в нем разобраться. Но не сейчас.

Маршалл — красавец. В этом нет никакого сомнения. Красив лицом и телом — идеальная натура для художника. А сколько было интересных мест! Одни мускулистые руки чего стоили! Его смуглая кожа, казалось, вбирала в себя свет канделябров, а не отражала его. Светлый волосяной покров придавал рукам мягкое свечение. Валики мускулов спускались к самой талии. Он сидел, облокотившись одной рукой на колено и загородив этим левое бедро.

У нее руки чесались взяться за карандаш. Она подошла к стоявшему в стороне столу и начала бритвой точить карандаш.

— Я начинаю чувствовать что-то вроде сквозняка, — пожаловался он.

Она взглянула на него:

— Ничего удивительного — ведь на вас нет никакой одежды.

— Разве за моей спиной нет камина? Если его разжечь, я почувствовал бы себя более комфортно.

— Вопрос задан, на вопрос отвечено, — произнесла Атина и, взяв альбом и карандаш, направилась в ту часть комнаты, что была за подиумом. Отсюда она могла видеть Маршалла со спины, а он ее видеть не мог.

— Все в порядке, мисс Макаллистер. Меня согревает одна ваша нежность.

— Меня просто убивает тот факт, что мужчина жалуется на то, что он голый в комнате, где столько женщин.

— Вы запели бы по-другому, если бы мы с вами поменялись местами.

— Что за глупая идея — голый художник рисует одетую натурщицу.

Он фыркнул.

— Боже упаси! Что будет с нашим общественным строем!

Она украдкой улыбнулась его шутке.

Оказывается, она выбрала удобное место. Отсюда она может свободно его рассматривать, не чувствуя на себе его проницательного взгляда. Склонив голову набок, она проследила глазами за контурами его спины и начала рисовать.

Вскоре на бумаге появился набросок мужского тела. Потом она начала прорабатывать детали: пряди его светлых волос, широкие плечи, прямую спину, переходящую конусом в тонкую талию, расставленные мускулистые ноги. Текстура его кожи была не гладкой, а шероховатой, словно бумага для набросков. А еще на спине у него были длинные, с неровными краями шрамы, портившие красоту его тела.

— Откуда у вас эти шрамы?

— Что за нездоровое любопытство, — со смешком отреагировал он.

— Не хотите — не говорите. — Она хотела, чтобы это прозвучало дерзко, а получилось — обиженно.

— Меня почти радует, что я могу не раскрывать вам своих секретов.

Она поджала губы и начала прорисовывать тени.

— Я могу лишь предположить, что вам вонзали ножи женщины, от которых вы скрывали свои тайны.

Он обернулся и взглянул на нее:

— Разве вас не учили, что это неприлично — обсуждать увечья других людей?

Она почувствовала, что краснеет, но притворилась недовольной.

— Мистер Маршалл, пожалуйста, примите прежнее положение. Если вы не будете двигаться и менять позу, наши отношения, возможно, окажутся менее тягостными.

— Как вам будет угодно, — ответил он, отвернувшись, и озорно ухмыльнулся. — Разрешите сделать еще одно замечание. Всего одно.

Она вздохнула.

— Предоставляю вам слово, но не без тревоги…

— Я расскажу вам о шрамах, если вы, в свою очередь, объясните, что стоит за зловещими деталями картин в вашей гостиной.

В памяти всплыли эти картины. Запертая шкатулка, маски, темный лес. Это были символы ее собственной тайной боли — недоступность любви, невозможность проникнуть во внутренний мир мужчины, собственное одиночество. Она никогда не смогла бы поделиться этими интимными подробностями с таким человеком, как он.

— В таком случае, полагаю, мы никогда не узнаем секретов друг друга.

— Очень жаль. — Он покачал головой. — Я бы хотел познакомиться с вами поближе.

Невозможно было не уловить подтекст этого высказывания, и у Атины слегка закружилась голова.

Она вернулась к своему рисунку и начала пальцем растушевывать тени.

Постепенно ее мысли начали блуждать. Когда ее пальцы скользили по контуру мускулов его плеча, она пыталась вообразить, какова была бы его кожа под ее пальцами. Потом она медленно провела пальцами по его позвоночнику и представила себе его пальцы на своей спине. В задумчивости она водила пальцами по рисунку, добравшись до бедер. Тут ее воображение разыгралось настолько, что она представила себе, что он лежит на ней, его бедра приподнимаются и опускаются, а его копье входит толчками в ее влажное лоно… снова… и снова… и снова.

— Я сказал «извините».

Образ в ее воспаленном воображении был грубо возвращен в холодную реальность, и она ощутила почти физическую боль. Она подняла глаза, чтобы понять, чей это голос. Маршалл повернулся на кушетке и смотрел прямо на нее.

— Уже десять часов. Время вышло.

Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, где она находится.

— О! — Она положила рисунок лицом вниз. — Разумеется. — Она встала. Колени у нее дрожали. — Леди, вы все закончили?

— Да, мисс Макаллистер, — в один голос ответили они.

— Хорошо. Можете оставить ваши халаты здесь и идти готовиться ко сну. Эллис, пожалуйста, попроси Герт принести одежду мистера Маршалла.

Маршалл встал и потянулся. Атина, как завороженная, наблюдала за тем, как его великолепное обнаженное тело выпрямилось в полный рост.

— Это было более утомительным, чем я ожидал, — признался он, завязывая полотенце вокруг бедер.

Она начала собирать и складывать халаты.

— Да, — сказала она. — Сидеть неподвижно в полном бездействии было для вас изнурительной работой.

Он покачал головой:

— Мне бы хотелось, чтобы неподвижным был ваш рот.

Твердой походкой он сошел с подиума и обошел ее, чтобы взглянуть на альбомы учениц.

Он двигался от мольберта к мольберту, внимательно изучая каждый рисунок. Со скрещенными на груди руками и задумчивым взглядом он походил на человека, изучающего рисунки и гравюры в Британском музее, а не в пансионе благородных девиц. Да еще в одном лишь полотенце вокруг бедер.