Роза на алтаре [= Цветок страсти ] - Лора Бекитт Страница 18

– Ты хочешь работать на Революцию?

– Да при чем тут это! – в сердцах промолвила служанка. – Прежде всего я не хочу, чтобы мне отрубили голову!

На самом деле жених Дезире сказал примерно следующее: «Ты что, ждешь, когда тебя казнят как прислугу бывших дворян? Ты же прекрасно понимаешь, что твоих господ не сегодня-завтра посадят в тюрьму!»

Разумеется, девушка не решилась повторить это при Элиане и теперь лишь молча смотрела на нее глазами, выдававшими волнение и испуг.

Элиана тоже не произносила ни слова. Свет огарка падал на ее лицо, и выбившиеся на лоб пряди белокурых волос сияли, как золотистые змейки. Что-то тревожное сквозило во взгляде молодой женщины, в изломе ее тонких бровей, четко выделявшихся на бледной коже. Она по-прежнему выглядела красивой, утонченной, изящной, хотя уже ничто не согревало ее душу, все овевало холодом и ранило – и прошлое и настоящее.

Канула в Лету мода дореволюционных времен, пышные платья, многоэтажные прически с шиньонами, перьями, бантами и лесом шпилек, высокие каблуки и веера, но ее, казалось, не портило ни это убогое черное платье, ни уродливая выцветшая шаль, ни загрубевшие руки, которыми она ломала щепки вместе с Дезире, – дров не было, и они пустили в растопку комод красного дерева и стулья. Она оставалась Элианой де Мельян, полной скромного достоинства дворянкой, чью уверенность в собственной правде не могли поколебать никакие жизненные бури. Только при этом – увы! – она вовсе не была сильной, способной к защите, а уж тем более к борьбе.

– Что ж, – сказала она Дезире, – я тебя понимаю. Все равно мы больше не можем платить тебе жалованье. Позаботься о себе. Возможно, хотя бы ты сумеешь найти свое счастье. Жаль, что мне нечего подарить тебе к свадьбе… Девушка вздохнула.

– Никакой свадьбы не будет. Распишемся в мэрии – и все. Барышня, что вы… – Она заметила, что по щекам Элианы текут слезы.

– Нет, ничего, просто… у меня никого не осталось. Отец тяжело болен, а ты…

– Я вам так благодарна за все, так благодарна! – прошептала Дезире, еле сдерживаясь, чтобы тоже не расплакаться. – Вы же стали мне почти как сестра! Может, вы придете в мастерскую проведать меня? А я обещаю навещать вас так часто, как только смогу. И если понадобится какая-нибудь помощь – только скажите!

К полудню она собрала свои пожитки и ушла, оставив Элиану наедине с тяжкими думами. Потеря служанки повлекла за собой множество проблем. Отныне все заботы о доме, хозяйстве, пропитании, больном отце ложились на плечи молодой женщины. Правда, в последнее время она многому научилась, но дело было не только в физических тяготах – с уходом Дезире Элиана лишалась дружеской поддержки, она теряла последнего человека, в котором была полностью уверена, на которого могла положиться.

Она так и не сумела прийти в себя до вечера, а вечером в дверь неожиданно громко постучали.

Элиана находилась в задней комнате, и нежданных гостей встретил Филипп.

Это был отряд жандармов под предводительством комиссара Конвента.

– Гражданин Филипп де Мельян?

Он гордо выпрямился.

– Да.

– Вы должны пройти с нами.

Он кивнул. Было что-то неповторимо-благородное в посадке его головы, и красоте седин, и в сверкании глаз под густыми бровями. Он сохранил в своей душе то, во что верил всегда, с самого детства, и никто не в силах был научить его жить иначе.

В это время на пороге комнаты появилась Элиана.

– В чем дело? – ее голос дрожал. Комиссар повернулся к ней.

– А вы кто будете, гражданка?

– Я его дочь.

– Ваш отец арестован по подозрению в неблагонадежности.

– Но он не сделал ничего дурного! – воскликнула молодая женщина. – Что… что с ним будет?

– Трибунал разберется, виновен он или нет. Возможно, его отпустят домой. Если он не совершал преступлений против Республики, но проявил неблагонадежность своими высказываниями, его заключат под арест до окончания войны как заложника, – с подобающей суровостью произнес комиссар. – Кстати, вы должны внести в казну деньги – у Республики нет средств для содержания в тюрьме заговорщиков.

– Деньги? – растерялась Элиана. – Но у меня нет денег…

– Я вам все сказал, гражданка, – непреклонным тоном изрек комиссар и обратился к Филиппу: – Почему вы не носите трехцветной кокарды? Вы роялист?

Филипп вздернул подбородок и сжал челюсти. В его взгляде полыхнуло короткое пламя.

– Да, я слуга Родины и Его Величества короля!

– Пожалуйста, – тихо промолвила Элиана, цепляясь за рукав одежды комиссара, – вы же видите, он не совсем здоров. Можно я поеду с ним?

В ее глазах стояли слезы.

– У нас нет мандата на ваш арест, гражданка, – отвечал комиссар. – Вот когда будет, тогда и поедете.

Молодая женщина в отчаянии отступила. Она, как и многие другие до нее и после, и верила и не верила словам якобинца. Еще никто не вернулся домой после ареста, и вряд ли кого-либо стали бы держать в тюрьме в качестве заложника. Состав заключенных постоянно обновлялся: в последнее время казнили до ста человек в день и почти столько же арестовывали. На всех крупных площадях были установлены гильотины, и траурные процессии казались бесконечными.

И все-таки Элиана, как это свойственно людям, цеплялась за малейшую надежду.

– В какую тюрьму его повезут?

– Не знаю, – с подкупающей серьезностью отвечал комиссар, – туда, где найдется место. Вам же известно, гражданка: все тюрьмы переполнены. К сожалению, у Республики слишком много врагов.

– Можно, я скажу своей дочери несколько слов? – спросил Филипп.

– Да, только скорее!

Филипп повернулся к Элиане. Его лицо хранило выражение странного неземного спокойствия, и взор был поразительно ясным.

– Что поделаешь, дорогая, я ухожу вслед за теми, кого не пощадили время и судьба. Если ты когда-нибудь встретишься с Шарлоттой, передай, что я не осуждаю ее за то, что она покинула эту страну. Подумать только, после казни Людовика XVI в Лондоне был объявлен траур, а Париж ликовал! Видимо, наш народ не заслужил другой участи, иных правителей и законов. И еще, – он понизил голос, – если я в чем-то виноват перед нею, пусть простит. Мне кажется, она чувствовала себя обделенной нашей любовью. И попроси ее позаботиться о тебе. Она старше и лучше знает жизнь. К несчастью, я ничего не смог вам оставить…

«О нет! – подумала Элиана. – Едва ли Шарлотта знает жизнь лучше, чем кто-либо из нас, тех, кто голодал и мерз, видел казни и костры из налоев и ризниц, терял последнюю надежду!»

Но она не стала спорить и, ласково погладив Филиппа по руке, сказала:

– Хорошо, папа.

Потом Филипп надел старый редингот со скошенными полами и отложным воротником, какие носили до Революции, (отныне вся их жизнь делилась на «до Революции» и «после») и направился к дверям.