Тайна индийских офицеров - Мэри Элизабет Брэддон Страница 18

Клэрибелль успокоилась, насколько это было возможно только тогда, когда густой снег засыпал аллеи парка и ветви дубов. Все матери в деревне проливали слезы при виде своей печальной госпожи, которую они знали задолго до ее первого брака. Бедные поселяне вспоминали, сколько раз они завидовали ей, когда она проезжала мимо в своем великолепном экипаже, разодетая в шелк и бархат, гордясь своим хорошеньким сыном, сидевшим рядом с нею, многие ли из них пожелали бы теперь поменяться с нею участью? Они вздрагивали, слушая рассказы болтливой прислуги о том, как тихо стало в роскошных залах, как грустит капитан, сидя ночью перед камином со стаканом вина, и как на своей половине тоскует леди, удалившись от света, где прежде была так весела и счастлива, и призывая смерть, чтобы соединиться с погибшим сыном. Рахиль Арнольд больше всех сочувствовала несчастной Клэрибелль.

Раз, сидя январским вечером перед камином, она решилась даже высказать это мужу.

— Что это значит? — проворчал Жильберт Арнольд, бросив на нее угрожающий взгляд из под густых бровей. — Что ты порешь дичь?

— Я говорю, что думаю о несчастной миледи. Я сейчас ходила наверх к нашему Джеймсу, а когда я его вижу спокойным и довольным, в чистой кроватке, то невольно вспоминаю бедного сэра Руперта.

— Дети были чрезвычайно похожи друг на друга, — задумчиво проговорил Жильберт, устремив глаза на пылавший огонь и выбивая трубку о железо решетки. — Господи! Все толкуют о благородном происхождении и обо всем таком… да мой мальчик на вид не хуже сэра Руперта, а пожалуй, еще и красивее его.

— Когда я была девушкой, — заметила Рахиль, — многие говорили, что я напоминаю мисс Клэрибелль Мертон.

Жильберт Арнольд не принадлежал к числу любезных мужей: он несколько секунд смотрел на жену, потом скорчил гримасу и громко рассмеялся.

— А! Так ты была на нее похожа? — воскликнул он насмешливо. — Я, по крайней мере, этого не заметил. Если ты когда-нибудь и походила на госпожу, то теперь не походишь, могу тебя уверить.

Он снова набил трубку и, положив на решетку камина ноги в грубых сапогах, принялся курить с видимым наслаждением.

— Я потеряла всю свою красоту из-за работы, Жильберт, — заметила жена.

— Если она была! — проворчал гневно муж.

— У меня были такие же белокурые волосы и такие же ясные голубые глаза.

— Ну да! — язвительно сказал Арнольд. — Только у тебя волосы совершенно бесцветные, а глаза тусклые, будто ты сварила их, чтобы сделать красивее, да только предприятие не удалось. А если бы не это, ты была бы очень похожа на миледи, — добавил он, смеясь.

— Несчастная миледи! Мне ее очень жаль, — прошептала Рахиль.

— А! Очень мило! — сказал Жильберт Арнольд, вынув трубку изо рта и стукнув кулаком по столику. — Я не желаю слышать ни хныканья, ни вздохов, ни сожалений. У леди прекрасный дом, отличный экипаж, роскошные наряды, она спит на перине, ест и пьет вволю и может тратить деньги, сколько душе угодно. Ну так пусть довольствуется тем, что у нее есть!.. Она ни разу в жизни не пробовала кашу, которой угощают в остроге добрых людей… она не знает, каково это — лежать под забором зимой по шесть или семь часов, которые кажутся веками, чтобы подстрелить зайца, что продашь на следующее утро за какой-нибудь шиллинг… Она не боится, уйдя за шесть миль от дома, быть арестованной и обвиненной в тяжком преступлении, которого и не думала совершать. Пусть же не ропщет! Если сын ее утонул, то с судьбою не поспоришь! Другим тоже случалось переживать несчастья, не одну ее постигло подобное горе. Ей живется так сладко, что не мешает иногда проглотить каплю горечи.

В сторожку ворвался резкий ветер, и вслед за ним они услышали, как кто-то захлопал в ладоши.

— Что такое? — воскликнул Жильберт Арнольд, устремив свои хитрые желто-зеленоватые глаза, в которых вспыхнула тревога, на дверь, находившуюся у него за спиной.

На пороге стоял мужчина чрезвычайно высокого роста, закутанный в широкий плащ и кашне самых ярких цветов. Шляпу он надвинул на брови, а его кашне доходило до носа, так что был виден только этот выдающийся нос, похожий на птичий клюв. Жильберт Арнольд дрожал, как в лихорадке. Он судорожно стиснул руками спинку стула, она сломалась, и он отшвырнул ее от себя, грубо выругавшись.

— Что нужно?.. Кто вы? — спросил он, украдкой озираясь на лестницу, которая вела вверх, как будто хотел ускользнуть от незваного посетителя.

Незнакомец рассмеялся тем звонким и беззаботным смехом, который был хорошо знаком Арнольду. Он скинул шляпу, стряхнул с себя снег и плотно закрыл дверь. Потом он, сбросив плащ, присел спокойно к огню, провел рукою по блестящим светлым волосам и разгладил усы. Браконьер поклонился ему — неуклюже, но с оттенком почтительности.

— Майор… — начал он нерешительно.

— Вы совершенно правы: я Гранвиль Варней. Судя по впечатлению, которое произвело на вас мое появление, вы, мой достойный друг, вероятно, не часто видите посторонних?

Жильберт Арнольд побагровел и взглянул на часы, висевшие в углу.

— Ну… уже немного поздно, — прошептал он чуть слышно.

— Я не спорю, поздно: теперь, должно быть, половина двенадцатого, я выехал из Лондона курьерским поездом в девять часов. Нужно заметить, что я прибыл сюда с единственной целью поговорить с вами, Арнольд. Опоздал же именно потому, что станция далеко, а я вдобавок вздумал добраться до вас пешком, чтобы не возбуждать праздных толков… Но перейдем к делу. Вы, конечно, ожидали, что я явлюсь сюда?

Сторож потирал рукой подбородок, не решаясь ответить на вопрос.

— Вы думаете? — спросил он уклончиво.

— Ну да, вы хотели увидеться со мной! Я это твердо знаю!

Рахиль Арнольд, сильно заинтересованная беседой, смотрела поочередно то на мужа, то на майора Варнея.

— Ступай спать, Рахиль, — сказал Жильберт Арнольд. — Нечего нас подслушивать.

— Не будьте так грубы с вашей доброй женою! — заметил майор со снисходительной улыбкой. — Наш добрейший Арнольд хочет сказать, — вежливо обратился он к Рахили, — что нам необходимо потолковать по-дружески, а вам, ввиду позднего времени, не худо было бы отдохнуть… Он превосходный малый, но часто выражается чересчур резко… Итак, спокойной ночи, добрая миссис Арнольд.

Красивой рукой, украшенной перстнями, майор сделал движение, как будто хотел вытолкнуть Рахиль Арнольд из комнаты. Она пошла наверх и легла в постель, не раздеваясь.

Дверь на лестницу осталась открытой, майор Варней затворил ее и опять сел напротив Жильберта Арнольда.

— Набейте себе другую, — сказал он, показывая на разбитую трубку, выпавшую из рук взволнованного сторожа.

Арнольд вынул из шкафа еще одну трубку — такую же грубую, меж тем как майор закурил сигару. Он выкурил ее почти до половины, не говоря ни слова, потом посмотрел на сторожа, с жадностью глядевшего на него, и сказал почти нежно: