Сюрприз для повесы - Полина Федорова Страница 18

— Как верно. Как верно вы заметили, ваше превосходительство, — чуть заискивающим тоном вступил в разговор третий господин в статском костюме. — Однако мадам Каховскую и дамой-то назвать будет большим преувеличением. Мало того, что в бегах самолично участвовала, она еще уломала мсье Гарнерена на монгольфьере ее поднять, да и мужа своего…

— Прошу не забываться, сударь, — резко одернул говорившего Вронский. Александре показалось даже, что он будто весь подобрался, как перед прыжком. — Вы изволите судить о даме.

— Да я что… ничего… однако… — залепетал его собеседник.

— Ежели ваше «однако» вы желаете обсудить со мною подробно, — с угрозой в голосе произнес Константин Львович, — я смогу вам предоставить такую возможность в ином месте.

Александра похолодела. Он что, с ума сошел? Его фраза прозвучала как вызов. Да на этого плюгавого даже удара кочерги жалко.

— Приношу извинения, господа, не хотел никого задеть… Позвольте удалиться… — торопливо ретировался любитель сплетен.

— Что вы, право, Константин Львович, напугали человека до полусмерти, — укорил Вронского генерал. — Стоит ли на таковских и внимание-то обращать?

— Не терплю подлецов и подхалимов, Захар Дмитриевич, — ответил тот. — Такие погубят репутацию достойного человека и не поморщатся.

— А она достойная? — дружески полюбопытствовал генерал.

— Достойная и… необычная, — чуть помедлив, произнес Вронский. — Хотя вас, друг мой, это совершенно не касается.

В этот момент раздались первые такты вальса, и Захар Дмитриевич заторопился прочь:

— Прости, Вронский, я ангажировал на вальс супругу, так что, сам понимаешь, промедление будет смерти подобно.

— Вот она «сладостная» участь молодожена! — усмехнулся Константин.

— Мне кажется, вы завидуете, — уже через плечо бросил его собеседник, направляясь в залу.

— Упаси Бог, — буркнул в ответ Вронский.

Александра затаила дыхание. Константин Львович лениво прислонился плечом к дверному косяку, потом будто насторожился, замер и обернулся назад. Глаза его блеснули в полумраке, уголки губ поползли вверх. Александра вспыхнула, но, взяв себя в руки, решительно направилась в его сторону. Войти в залу, минуя Вронского, было невозможно.

— И давно вы здесь стоите? — проигнорировав ее приветствие, спросил Константин Львович.

— А это имеет значение? Что-то произошло? — увильнула от прямого ответа Каховская.

Она была в растерянности и смущении. Услышанное совершенно не вписывалось в ее представление о Вронском, а скорее вступало в противоречие и посему весьма тревожило Александру.

— Я задал вам один вопрос, а вы мне целых два. Кто будет отвечать первым? — в своей обычной манере, от которой у нее все начинало таять внутри, произнес он. — Впрочем, мы можем продолжить разговор во время вальса, если вы не ангажированы на него кем-либо другим и соблаговолите принять мое приглашение, — склонил светлую голову Константин Львович.

Каховская чуть помедлила. Странная все-таки вещь — предчувствие. Этот вальс она как будто специально приберегала, оставив свободным. Неужели для него? Она смотрела в темные, при слабом освещении коридора, глаза Вронского, ощущая напряжение собственного тела и понимая, что он опасен, и даже очень. И сие крайне волновало Каховскую.

— Вы боитесь? — приподнял брови Константин.

— Отнюдь, — молвила Александра и решительно вложила ладошку в протянутую руку Вронского. — Танец с вами вряд ли будет опаснее или упоительнее полета на монгольфьере.

— Вы меня убиваете, мадам, — нарочито огорченно заметил Вронский. — Тягаться с мешком, надутым воздухом, мне еще не приходилось.

— Не исключено, что сравнение окажется не в вашу пользу, сударь, — не удержалась от язвительного замечания Александра.

— Я бы на вашем месте не рискнул держать на это пари, — чуть поддразнивая ее, предупредил Вронский.

— Бахвал! — снисходительно усмехнулась Каховская.

Они вошли в круг танцующих. Александра Федоровна положила руку на плечо Константина Львовича, ощутила его обжигающее прикосновение, и… мир дрогнул, как будто по поверхности спокойного лесного озера пробежала едва заметная рябь, неуловимо изменив отражение в воде. Яркий свет свечей в хрустальных люстрах, оживленные лица присутствующих, блеск и многоцветие нарядов оставались все те же, только теперь они воспринимались как некие отдаленные и лишенные реального смысла «живые картины». Александра полуприкрыла глаза, вверяясь плавному течению мелодии, но привычного наслаждения от единения движений собственного тела с музыкой не наступило. А пришло потрясшее ощущение слияния с мужчиной, который держал ее в своих объятиях и уверенно вел в танце. Она чувствовала легчайшие мимолетные движения его рук и тела и с незнакомым для себя упоением уступала их властной силе. Ладони горели от нестерпимого, как зуд, желания провести ими по его плечам, шее, груди, почувствовать под пальцами горячую обнаженную кожу, чуть приподнять голову и ощутить на лице его дыхание, затем губы. Александре казалось, что она почти видит жгучий, полыхающий зарницами вихрь, стремительно овладевавший их телами.

— Алекс, взгляните на меня, — словно издалека услышала она хрипловатый голос Вронского, из которого вдруг исчезли бархатные обольстительные обертоны. — Еще мгновение, и мы решительно скандализируем публику.

С трудом осознав сказанное, Александра подняла глаза и попыталась изобразить на лице учтивую улыбку. Наваждение постепенно отступило.

— Вы боитесь? — лукаво приподняла она темную бровь.

— Туше, мой ангел, — улыбнулся Константин, вновь вызвав в ее теле блаженную истому. — Но я опасаюсь не за свою, а за вашу репутацию.

— В таком случае, милостивый государь, перестаньте смотреть так, будто намереваетесь мною поужинать, — откровенно заявила Каховская и попыталась увеличить расстояние между ними. — Это действует мне на нервы.

— Вы бесподобны! — развеселился Вронский. — Льщу себя надеждой, что вызываю у вас не только досаду.

— Да уж, не сомневайтесь. Кроме досады, еще раздражение, возмущение, негодование…

— Довольно, довольно… — шутливо взмолился Константин. — Я ценю глубину и пылкость ваших чувств ко мне, Алекс, и в связи с этим полагаю, что состязание с монгольфьером закончилось в мою пользу? Признайтесь. Только откровенно.

— Не смейте фамильярничать, милостивый государь. Меня зовут — Александра Федоровна и… я всегда говорю то, что думаю. — Александра вздохнула. — Вы, Константин Львович, для любой женщины не мужчина, а стихийное бедствие, вроде землетрясения или потопа. Вам сие, несомненно, льстит, но только, как мне кажется, начинает… тяготить. От скуки вас стали привлекать несколько экзотические… «трофеи». Возможно, вы обратили свои взоры на меня только потому, что в свете я имею репутацию эксцентричной особы, равнодушной к мужчинам.