Любовь всесильна - Кэтрин Бритт Страница 18

– Спорю, что знаю, о чем вы думаете, – произнес он. Вздрогнув, она подняла покрасневшее лицо.

– Я очень сожалею о том, что грубо вела себя, когда пришла к вам сегодня, – откровенно призналась она. – Извините, на меня это не похоже.

– Почему вы извиняетесь? – ответил он с явным безразличием в голосе, хотя глаза его критически смотрели на нее. – Вы были очень добры, когда согласились заполнить собою образовавшуюся брешь. Забудем об этом.

Считая вопрос таким образом решенным, он сказал:

– То, что вы пришли, дает нам достаточно времени, чтобы посмотреть картины, о которых я говорил вам.

– Вашей матери?

– Да, и другие. – Он откинулся на спинку стула и, наслаждаясь ароматной сигарой, выпустил тонкую струйку дыма. – Я не всем показываю картины моей матери. Мне кажется, они должны вам понравиться.

Мартина вспомнила, что Юнис не видела их, и почувствовала себя польщенной, хотя ей и стыдно было в этом признаться. Она положила салфетку на стол, внезапно поняв, что перед нею на стене висит картина, на которой изображен Большой канал. Доминик проследил за ее взглядом, затем медленно повернулся опять и посмотрел на нее.

– Вам нравится Карапаччио?

– Конечно. Я обожаю его гондольеров, – ответила она.

На гондольере, изображенном на полотне, довольно ярком молодом человеке, была вызывающая шляпа, прикрывающая спускающиеся до плеч волосы, за ухом торчало перо. На нем была одежда с туго перетянутыми модными красно-белыми рукавами. Гондола, подобная тем, которые окружали его, была покрыта ракушками и совсем не походила на величавые черные гондолы теперешнего времени.

Она сказала все это. Доминик, наклонившись, чтобы положить недокуренную сигару, глубокомысленно заметил:

– Вы очень наблюдательны. Хотелось бы знать, вы так же наблюдательны в жизни по отношению к людям, которых встречаете? Ко мне, например. У меня такое впечатление, что вы не очень-то восприняли меня. – Он встал. – Не пойти ли нам посмотреть картины?

У нее чуть не сорвалось с языка, что неприязнь была взаимной. Однако она молча пошла за ним, не желая испортить вечер, который начинал доставлять ей удовольствие. Он не произнес ни слова.

Галерея была освещена розовым светом, падающим на стены. По обеим сторонам комнаты в специально подобранных рамах были развешаны картины.

На Мартину произвели впечатление прекрасные цветовые тона, в которых они были написаны. Этот час доставил ей истинное удовольствие. Медленно продвигаясь вдоль стен рядом с ним, она с пониманием обсуждала каждую работу и радовалась также его интересу. Наконец они подошли к последней картине, на которой были изображены дети и собаки. Картина особенно притягивала.

– Мне кажется, ужасно посредственно писать картины после таких произведений, которые я вижу здесь, – сказала она с чувством, слегка засмеявшись, и ее смех прозвучал удивительно приятно.

Она бросила на него слегка игривый, бесхитростный взгляд и затрепетала от того, как пристально смотрел он на нее. Опустив глаза, она осознала, что уже не чувствует к нему прежней антипатии.

– Я сказал бы, что они должны вдохновлять художника, – произнес он, и в его глазах снова вспыхнул огонек.

– Вдохновляли ли они вашу матушку?

– Мама начала рисовать задолго до того, как она поселилась в Венеции. Два года учебы в Париже после того, как она выиграла стипендию, будучи школьницей. Некоторые ее картины с изображением английских сельских пейзажей сравнивали с работами Констабла на эту же тему. Отчим, граф ди Равенелли, переделал верхний этаж дома в студию для нее.

Медленно вышли они из галереи и перешли из коридора в очаровательную комнату, где также по стенам, выкрашенным в неброский цвет, были развешаны картины. Мартина переходила от картины к картине, восхищаясь такими жизненными пейзажами и мастерски написанными портретами.

Она совершенно забыла о том, что он был рядом, пока не увидела портрет, на котором Доминик был изображен мальчиком. В этом не было никакого сомнения: та же гордая посадка хорошей формы головы, упрямый взгляд на решительном лице. Он выкапывал в песке ямку для червей, собираясь удить рыбу. Ее сердце больно кольнуло, но она отошла, ничего не сказав.

По окончании осмотра она подняла на него свои ясные блестящие глаза, пытаясь высказать ему свою признательность за увиденное.

– Большое спасибо, что вы показали мне работы вашей матушки, – искренне сказала она. – Я получила огромное удовольствие, не думаю, что у меня есть хоть частичка ее таланта. Уверена, она была очень хорошим человеком.

– Это так, – коротко ответил он и повел ее опять в гостиную. Она присела, пока он готовил напитки. – Один глоток на дорогу. – Он с улыбкой протянул ей стакан искрящегося красного вина. – Хотелось бы услышать, что вечер вам понравился.

– Спасибо. – Она заставила себя посмотреть ему в глаза, которые трогали, возбуждали ее. – Чувствую себя совершенно пьяной от такого обилия красоты.

– Очень хороший способ стать алкоголиком, – сухо сказал он, – при условии, что не будет никаких последствий.

Эти слова привели Мартину в замешательство. С трудом она начала осознавать, что его присутствие мешает ей спокойно мыслить. Она посмотрела на себя не как на гостью, а как на женщину, которую легко ранить, когда рядом такой привлекательный мужчина.

Едва пригубив вина, она посмотрела на часы.

– Я действительно должна уходить. Уже слишком поздно.

– Допейте. Ночью холодно от воды. Вино поможет вам согреться. – Он вдруг шутливо улыбнулся. – Обещаю, что я не воспользуюсь вашим состоянием.

Мартина послушалась, потому что ей действительно пора было уходить. В тех неясных чувствах, которые она испытывала, было повинно не вино и не обилие картин. Это было связано с человеком, который, стоя, смотрел на нее таким критическим, насмешливым взглядом, который был ей невыносим. Он действовал на нее так, как никто другой. Это было как бы явление судьбы, стремительно налетевшей и захватившей ее. Поставив пустой стакан, она встала. Он помог надеть ей вечерний жакет, при этом она старалась избегать его прикосновений, и они пошли вниз, в холл.

– Вы не будете против, если я провожу вас? – спросил он вежливо, открывая дверь.

– Нет, – ответила она, подумав при этом, не сам ли он собирается вести лодку.

Оставив дверь открытой, он посторонился, пропуская ее, и она ступила в ночь. И тут же у нее вырвалось восклицание:

– Гондола!

Она направилась к гондольеру, поправлявшему подушки для сидений, с облегчением увидев, что это не тот развязный молодой человек, который привез ее сюда. Этому было около тридцати, и выглядел он довольно серьезным.

– Добрый вечер, синьорина, добрый вечер, синьор, – почтительно приветствовал он их.

– Buona sera, Роберто.