Бабочка с золотыми крыльями - Ольга Волошина Страница 18

– Жаль, – говорила Зоя Ивановна растерянно, – у нас тут так просторно, а у вас, Олег, тесновато будет. Две комнаты ведь всего на четверых.

– Ничего, – бодро отвечал зять, – в тесноте, да не в обиде. Правда, Настена?

Ася, которая терпеть не могла уменьшительного Настена, звучавшего в устах мужа грубовато и даже немного пошло, только кивнула задумчиво, не желая ввязываться в эту никчемную дискуссию.

Дед, сильно привязавшийся к Асе и к Алеше, тоже огорчился, когда узнал об их желании переехать, но высказывать свою точку зрения на сей счет не стал. Если Зоинька считает, что так надо, значит, и в самом деле надо. И ничего тут не попишешь.

Вместе с детской кроваткой и прочим немногочисленным скарбом, накопленным за недолгие годы пребывания в Томске, Ася с сыном поселились в узкой, длинной, как кишка, темноватой Олеговой комнатушке. Справедливости ради нужно сказать, что комната свекрови была ненамного симпатичнее, а больше всего-то на три метра. Но и этих трех метров заметно не было, потому что все пространство в ней было до предела заставлено мебелью. Маленькой были и кухня, и прихожая, и после просторной и светлой бабушкиной квартиры жилище Океановых казалось Асе очень тесным, невероятно мрачным и весьма неуютным.

Татьяна Павловна относилась к снохе с показной любезностью, за которой, как Ася полагала, скрывалась обида матери, лишившейся любимого сына по вине «бессердечной свиристелки», обремененной, кроме прочих недостатков, «чужим хвостом». Но выбор сына для матери – дело святое, а значит, «свиристелка» будет пользоваться ее добрым отношением. До тех пор, пока она нужна ее сыну. Однажды молодая женщина случайно услышала, как Олегова мать, разговаривая с кем-то по телефону, произнесла такие слова. Хотя никаких имен не называлось, из контекста было ясно, что речь идет о ней и об Алеше.

Доброе отношение свекрови выражалось в основном в том, что Асе не позволялось и пальца приложить к хозяйственным делам. Татьяна Павловна отнимала у снохи веник, когда та пыталась вымести пыль в прихожей, забирала тряпку, если молодая женщина хотела протереть пол, а из кухни выпроваживала со словами: «Не волнуйся, милая, я еще не забыла, как варить ребенку манную кашу, иди-ка лучше готовься к экзаменам, у тебя сессия на носу». В результате Ася, вынужденная сидеть почти безвылазно в мужниной комнате, где все предметы были ей чуждыми, ощущала себя не в своей тарелке. Впрочем, она не жаловалась никому и даже самой себе, потому что давно привыкла подчиняться властным родственницам, на которых ей, странное дело, всегда везло – сначала Клара, потом бабушка Зоя, а теперь вот свекровь, которую язык не поворачивался назвать мамой. А той почему-то этого страстно хотелось, она высказала свои обиды Олегу, и он выговаривал жене:

– Трудно тебе, Настена, что ли! Язык небось не отсохнет. Мать к тебе всей душой, а ты ее даже мамой назвать не хочешь.

Ася соглашалась с мужем, но продолжала звать свекровь по имени-отчеству. Как она может называть милым, добрым, ласковым словом мама совершенно чужую, враждебно настроенную к ней женщину?

Наступил июль, и Ася могла передохнуть после долгих, изматывающих душу и тело экзаменов. Сидеть в Олеговой комнате часами не было нужды, на кухню ее по-прежнему не допускали, муж целыми днями пропадал на работе, и она с чистой совестью вместе с Алешей прямо с утра отправлялась туда, где их встречали с радостью: к бабушке Зое и деду.

После одного из таких визитов она приехала домой около четырех пополудни. Совершая поездки к родственникам, Ася всегда старалась вернуться до прихода мужа, чтобы у того не было повода лишний раз попенять, что она пренебрегает его матерью. Ася знала, что Татьяна Павловна постоянно жалуется на нее, хотя ни она сама, ни ее спокойный малыш особых хлопот свекрови не доставляли. В еде не капризничали, не шумели, громко не топали, а сидели себе мышками в своей комнате, читали учебники и играли в тихие игры, а выходили лишь тогда, когда их звали завтракать и обедать. Ну, иногда ванну надолго занимали, так как купаться и стирать приходилось часто, но тут уж ничего не поделаешь. И помощь свою по хозяйству неизменно предлагали, а свекровь неизменно отказывалась, разрешая Асе лишь полы протереть в ее комнате да палас почистить пылесосом. А если свекрови хотелось поболтать, она сама являлась к ним, усаживалась на стул, аккуратно расправив юбку, и принималась расспрашивать сноху о томской или московской родне. Но чаще всего сама что-нибудь рассказывала, например, знакомила Асю с очередной газетной сплетней. Иногда Татьяну Павловну тянуло на воспоминания, и она извлекала из памяти то давнюю историю о поездке всей семьей на юг, то фамильную легенду о дедушке – пламенном революционере. Но чаще всего просто хвалила сына, говорила, каким славным и невероятно умным ребенком был ее Олег в детстве. Ася, отложив учебник и искоса поглядывая на возившегося у ног Алешу, внимательно выслушивала эти рассказы, смеялась в нужных местах, поддакивала и даже вопросы иногда задавала. Она была человеком нисколько не воинственным, и ей хотелось жить со свекровью в мире и дружбе.

Так вот, в четыре часа они с Алешей подходили к подъезду, когда навстречу им выскочила белокурая девушка. Совсем молоденькая, маленького росточка, с тонкими, как плети, ручками, бледным продолговатым личиком и светлыми водянистыми глазами, обрамленными густо накрашенными черными ресницами. Ася не обратила бы на нее внимания, если б не настойчивый взгляд незнакомки, которым она просто пожирала и мать, и ее ребенка. Она даже приостановилась, чтобы получше их рассмотреть, и Ася тоже замедлила шаг, собираясь спросить, могла бы она чем-нибудь ей помочь. Может, она искала кого-то в их подъезде? Но девица, так и не разжавшая тонких губ, едва тронутых перламутровым блеском, вдруг резко отвернулась и зашагала прочь. Ася только плечами пожала и в то же мгновение выбросила странную девицу из головы.

В прихожей она заметила на вешалке голубую вязаную кофточку, которую никогда прежде не видела. Она точно помнила, что утром, когда они с Алешей выходили из дома, ее тут не было. Кофточка была миниатюрной, с узкими рукавами и, конечно же, не могла принадлежать свекрови. Ася хотела поинтересоваться, чья это вещь, но потом передумала: не стоит проявлять любопытство, а то свекровь опять нажалуется сыну, скажет, что его жена вечно во все лезет. Как-то раз Олег, будучи сильно не в духе, попросил Асю не приставать к его матери с глупыми вопросами, хотя она и не приставала вовсе, просто полюбопытствовала однажды, чего ради свекровь хранит старый, давно вышедший из употребления холодильник, без толку занимающий место в прихожей, и без того тесной.

Однако к Асиному изумлению Татьяна Павловна сама завела разговор о голубой кофточке. Глядя, как молодая женщина, присев на корточки, расстегивает сандалики на Алешиных ногах, сказала с притворной ласковостью:

– Нагулялись? Пора бы тебе, Алешенька, и самому научиться туфельки снимать, большой уже. – И, переведя взгляд на вешалку, добавила уже другим, озабоченным тоном: – Ох, Светочка кофту свою забыла. Вот разиня!

– Лазиня, – повторил Алеша, не умевший еще выговаривать всех звуков, но с удовольствием произносивший новые, ранее не слышанные слова, и засмеялся счастливым смехом.