Дневник пани Ганки - Тадеуш Доленга-Мостович Страница 18

– Снова пришел посредник по поводу участка.

Я удивилась. Это никак не мог быть дядя. Я ведь оставила его в кондитерской.

– Он странно изменился, – прошипела тетя. – Теперь он вовсе не напоминает себя предыдущего. А может, это какой-то мошенник-престидижитатор, который меняется при каждом визите?

Сказав это, она засопела и пошла в столовую, слегка стукнув дверью.

Я же направилась в салон. Около зеркала, на ручке кресла сидел маленький толстый господинчик, с красными щечками и носом картошкой. Когда он вскочил, это вовсе не добавило ему роста. Я едва не рассмеялась при мысли, что дядя Альбин мог бы под него замаскироваться. Маленький овальный человечек, идеально лысый – у него были бы неплохие шансы выступать в паноптикуме, представляясь человеком-яйцом.

Он долго и путано объяснял мне что-то насчет участка в Жолибоже, рыночных цен и кандидатов на покупку. Говорил быстро и с той невыносимой предупредительностью, которая выдает людей, дурно воспитанных. Полагаю, это для них оружие против того, чтобы их выставляли за дверь. Человеку, которому выпадает общаться с подобным типом, приходится, несмотря на свое отвращение, придерживаться вежливости.

Впрочем, я не слушала его речь. Ломала себе голову, как бы выкрутиться перед тетей. Наконец сумела вставить пару слов в тираду посредника и объяснить, что я совершенно ничего не знаю о площадке и это полностью дело моего мужа.

Когда он удалился, то, как по мановению волшебной палочки, появилась тетушка, торжествуя и упрекая одним только выражением лица.

– Вот уж не представляла себе, – начала она, – что может склонить такого посредника к столь ярким метаморфозам. Один раз он солидный, интересный джентльмен, второй – персона совершенно неинтересная. Один раз безошибочно застает тебя дома, в другой же – интуиция его подводит и он появляется, когда тебя нет.

– Тетя, это был просто другой посредник. Если вы полагаете, что в Варшаве есть лишь один торговый посредник по недвижимости, то очень ошибаетесь.

Она решительно тряхнула головой. Я даже испугалась, как бы не вылетели у нее из волос все шпильки.

– Дорогая, – сказала тетушка. – Это было бы объяснимо, если бы я не знала точно, что Яцек доверил все дело одному-единственному посреднику. Не трем или пятерым, но одному, тому, что только что отсюда вышел.

Я была готова к такому аргументу.

– Я об этом знаю. Но мне известно также, что посредники обращаются за помощью к своим коллегам, если речь о быстрых поисках покупателя. Предыдущий мне, собственно, говорил, что одному из его приятелей доверена продажа нашего участка и что он нашел покупателя. Впрочем, если вас интересуют люди этой профессии, нужно было сказать о том мне. Как раз приближаются праздники, и я с удовольствием устрою специально для вас Бал Посредников. Надеюсь, вы там не заскучаете.

Она вышла оскорбленная и до вечера не проронила ни слова. Может, я наконец выбила у нее из головы эти бессмысленные подозрения.

Нынче я сумела заглянуть к Роберту лишь на минутку. Во-первых, он очень занят в связи с каким-то балансом или чем-то таким, а во-вторых, я должна была забежать к родным. Отец завтра уезжает на охоту.

Роберт очарователен. И так деликатен. Я совершенно вскользь упомянула, что мне не по нраву его горничная, и он сразу согласился ее сменить. Я, конечно, запротестовала. Да и что мне за дело! Хватит и того, что я удостоверилась, как мало значения он придает ее присутствию в своем доме. Впрочем, понятно, что человек определенных эстетических требований предпочитает иметь служанку, которая не отвращает своим видом. Яцек, например, тоже об этом заботится. И Юзефа, хотя тот довольно неловок, держит из-за его представительного вида.

У родителей я застала генерала Длугоша, приятеля отца по школьным годам. Это самый милый из его знакомых. Баловал нас с детства. Особенно нравится ему Данка. И для меня это еще одно доказательство, что по природе своей я совершенно не ревнива. Иначе не любила бы его как раз за то, что он так явно предпочитает мне мою сестру.

Мама встретила меня целой кучей историй и историек, до которых мне не было дела. Я узнала, о чем говорили на дневном чае у канонички Валевской, о чем – у семейства Зджеховских, а еще то, что доктора́ диагностировали у дяди Казика рак печени. Казалось, мама всерьез переживает из-за этого, хотя дядя Казик постоянно живет в Шотландии и она не видела его добрых четырнадцать лет.

Сказать честно, меня удивляет эта чрезмерная увлеченность стариков родственными делами, то, что дядя Альбин с отвращением называет familienbad. Как отец, так и мама пишут массу писем дальним родственникам, наказывают мне называть дядями господ, которых я никогда в жизни не видела, целовать ручку какой-то там тетки, десятой воды на киселе, заниматься замужествами и крестинами в паре сотен рассыпанных по всей Польше и Европе домов. Отец зовет это родственными узами, дядя – веригами, а мама может не сбившись произнести:

– Это ведь нисколько не чужой человек, но дядье-тетковый брат моей родной двоюродной сестры.

И по причине этой титулатуры мне с каким-то юношей приходилось быть «на ты», к тому же выслушивать, какие там премии он получил за своих телят, выращенных где-то на Подоле.

Отец коротко расспросил, как я себя чувствую, легонько прошелся по отъезду Яцека без прощального визита и сразу забрал с собой генерала, чтобы два следующих часа показывать ему две новые картины, которые только приобрел. Ах, эти картины! Весь огромный дом от пола до потолка завешан картинами. Отец считается меценатом, и я нисколько тому не противлюсь. Сама люблю красивые пейзажики или головки. Но нельзя жить в картинной галерее.

Помню, какой был скандал, когда мы с Яцеком обставляли себе дом. Отец тогда великодушно пожертвовал несколько, по его мнению, прекрасных полотен. Как уверяла мама, едва ли не трагедию пережил, отрывая их от себя для любимой дочки и зятя. До такой степени был к ним привязан и так их ценил, что несколько недель затягивал с решением. И каково же было возмущение отца, когда он увидел, что мы повесили их в будущей детской и в комнате тетки Магдалены. Не хотел слушать никаких объяснений, что мы сделали это лишь на время. Не мог понять, что в нашем современном доме они просто не подошли бы ни к салону, ни к спальне, ни к кабинету. Почти полгода он был на нас обижен, и я знаю, что произнес лишь одно слово осуждения: «Варварство!»

Вообще главное, в чем он упрекнул Яцека, это недооценивание тем литературы, музыки и скульптуры. Отец не принимает во внимание, что у Яцека множество других интересов.

Яцек прекрасно знает историю, занимается спортом, смело может сойти за одного из лучших джентльменов-автомобилистов Европы, а кроме того, мало кто так разбирается в международной политике, как он. Впрочем, он не настолько уж равнодушен к искусству. Нельзя же так преувеличивать. А если речь об отце, то я всегда удивлялась, когда он находит время заниматься всем этим. Ведь он постоянно принимал весьма деятельное участие в общественной жизни, его профессиональные дела и огромная практика ежедневно отбирали у него массу времени. При том он не пропускал ни одной хорошей театральной премьеры, на некоторые концерты специально ездил за границу, наизусть знал километры польских и иностранных стихов. Эти старшие – странные люди.