Ожерелье для дьявола - Жюльетта Бенцони Страница 19

Жиль подчинился, не возражая, и прошел в полутьму трактира. Он успел увидеть, как один из королевских полицейских собрал народ при помощи небольшого барабана, а другой готовился читать свиток.

Внутри услышать что-либо было совершенно невозможно. В одном углу задымленного зала старуха, присевшая на корточки, чистила грязный котел, в другом мальчик колол дрова для очага.

Какой-то человек с недовольным лицом, опоясанный грязной клеенкой, с большим ножом на поясе возник прямо из-под ног Жиля. Он, должно быть, поднимался из погреба.

— Что вам нужно, призрак? — грубо спросил он.

— Есть! Пить!

— У меня ничего нет. Идите своей дорогой.

Репутация испанских трактиров была известна Турнемину. Он знал, что, если хочешь найти там некоторые удобства, надо все приносить с собой. Как правило, там можно было найти хлеб, лук, иногда помидоры, из которых делали салат с маслом.

— Не очень-то вы приветливы для трактирщика, — проговорил Жиль, поигрывая эфесом шпаги. — Дама, которая только что вышла отсюда, говорила мне о ветчине.

— Дама… Тогда прошу прощенья, сеньор. Сейчас я вас обслужу.

Он сразу превратился в саму любезность, вытер тряпкой колченогий стол, откуда-то, как по волшебству, появился большой кусок едва початой ветчины, совсем не черствые лепешки, традиционный салат из помидоров с луком и оливковым маслом и вино, не слишком отдававшее уксусом. Жиль был слишком голоден, чтобы оценить это необыкновенное превращение трактирщика. Они с Понго уселись за стол и принялись за еду.

Скоро появилась красавица-незнакомка. Она явно была озабочена. Жиль отставил свой стакан и встал. По жесту ее руки в белой перчатке трактирщик мгновенно вышел.

— Быстро заканчивайте свою трапезу, шевалье.

Я вас увезу с собой. К тому же мне нечего больше делать в Аранхуэсе.

— Вы увезете меня с собой? Но, извините меня, я ничего не понимаю.

— У нас совсем нет времени на объяснение. А в Мадриде у вас будет его достаточно, чтобы вы смогли мне рассказать о всех ваших приключениях. Знайте одно: вас ищут. За вашу голову назначена плата, и королевские полицейские объявляют об этом на всех дорогах Испании.

— Но это же невозможно! Как ищут? Я был брошен в реку по приказу короля на его глазах.

Все полагают, что я мертв.

— «Приказ всем, кто встретит француза по имени Жиль де Турнемин де Лаюнондэ, лейтенанта гвардии Его Величества святейшего Карла Третьего, осужденного на смерть правосудием Его Величества, но избежавшего казни, схватить и отдать властям», — процитировала женщина и добавила:

— Затем следует описание вас, вашего слуги и сумма, которая будет выплачена за вашу поимку, — пять тысяч реалов. Скорее всего, при вашем спасении присутствовал какой-то свидетель. Дворец кишит шпионами. Ну что, соглашаетесь ехать со мной? Добавлю, что сейчас мои слуги набрасывают на ваших лошадей попоны с моими гербами, а двое из них поменяются с вами одеждой, чтобы мы могли проследовать до Мадрида без осложнений. В моем дворце вы будете в безопасности. Вы едете?

Мгновение Жиль смотрел на нее. Повелевающая и умоляющая в одно и то же время, она источала странную притягательность, которой было трудно противиться.

Однако молодой человек попытался это сделать.

— Мы не знакомы друг с другом. А вы готовы нарушить все ваши планы для того, чтобы помочь нам. Вы же говорите, что следуете в Аранхуэс.

— Нет. Я уже сказала, что мне больше нечего делать в Аранхуэсе. Если уж вы хотите знать, то я туда поехала из-за вас. Слухи на Плаца Майор убедили меня, что если вы еще не в опасности, то это уже близко. И я ехала затем, чтобы предупредить вас. У меня нет никакого желания получить известие о вашей смерти.

— Это меня глубоко трогает. Но я не имею никакого права, сударыня, подвергать вас опасности. Я для вас ничего не значу, и вам нет никакого смысла рисковать.

Засмеявшись тихим нежным смехом, низким и очень музыкальным, молодая женщина почти вплотную приблизилась к Жилю.

— Причины? Да у меня их тысячи, — сказала она, подняв голову и так смело глядя ему в глаза, что он было подумал, что она подставляет ему свои губы. — И самая важная из всех та, что я ненавижу и презираю Марию-Луизу. Эта сумасшедшая женщина — воплощение эгоизма. Люблю строить против нее козни. А что до риска, которому я подвергаюсь, он минимальный, почти несущественный. Не принимайте это. Вы мне нравитесь, как, впрочем, мне нравится все красивое.

— Благодарю вас. Но я с трудом верю, что вы ничем не рискуете.

— Абсолютно ничем. Я единственная женщина в Испании, которая может позволить себе безнаказанно дерзить королю и двору. Кто бы ни находился у меня, он в безопасности, поскольку ни Карл Третий, ни его министры, ни даже святейшая инквизиция не осмелятся проникнуть ко мне. Во всей Испании нет дамы знатнее меня.

— Правда? В этом случае вы…

— Я надеялась, что вы меня признаете, по крайней мере, по моей отвратительной репутации, по более или менее многочисленным портретам.

Да, шевалье, я герцогиня д'Альба. Согласитесь на какое-то время поносить ливрею моего слуги, чтобы, по крайней мере, въехать в Мадрид.

Итак, это была она! Мария-Пилар-Каэтана де Сильва Альварес де Толедо, тринадцатая герцогиня д'Альба, обладательница восьми герцогских корон, пятнадцати маркизских, двадцати графских и многих других титулов. Самая знатная дама Испании, как она сама заявила, впрочем без всякой спеси. Для нее это была лишь правда.

Самая знатная, но также и самая капризная, и самая странная. Каждый день во дворце и в городе возникали все новые и новые слухи о ее выдумках, о непрерывной войне, которую она неустанно вела с двумя наиболее знатными женщинами высшего общества: принцессой Астурийской и герцогиней Бенавенте.

С первой из них борьба была скорее абстрактной. Запертая в королевских замках под бдительным надзором своего тестя, Мария-Луиза совсем не участвовала в мадридской жизни. С ней Каэтана д'Альба обменивалась булавочными уколами и вызывающими, дерзкими туалетами в дни «приложения к руке», церемонии, на которую она, как правило, являлась в небрежном утреннем одеянии, а следующая за ней свита несла сказочные драгоценные украшения.

Эти-то драгоценности и составляли то единственное поле боя, где происходили их открытые столкновения. Обе они действительно питали одинаковую страсть к прекрасным драгоценным камням. Этой страстью отличным образом пользовались ювелиры, договариваясь между собой, хотя при этом и возникали сложности дипломатического характера. Герцогиня была гораздо богаче, чем принцесса, но для них было бы большой неосторожностью всегда отдавать ей предпочтение.

Что же до доньи Жозефы, герцогини де Бенавенте-и-д'0ссуа, то здесь война была совсем другая. Здесь воевали с открытым забралом за влияние в испанском обществе.