Счастье Анны - Тадеуш Доленга-Мостович Страница 19

— Так вы разводитесь с мужем? — спросил Марьян.

— Да, развожусь. Здесь много причин. А прежде всего…

— Несоответствие характеров, — подхватил он.

— Да нет! Причина, по которой женщина разводится, никогда не заключена в ее муже, она — в том, будущем.

— Значит, уже есть и будущий?

— Естественно! Вы знаете такую, которая бы разводилась иначе, а не ради кого-то другого?

— Значит, любовь?

— Любовь, — кивнула она головой.

— Судя по тому, как этот избранник смотрит на вас, можно поручиться, что взаимная.

— Какой избранник? — она широко раскрыла глаза.

— Ну, тот мастер кулака, — указал он на танцевальный круг.

— Но это же не он!

— В таком случае я ничего не понимаю.

— Я выхожу замуж за Хенрика Пилтза. Вы знаете: «Арнольд Пилтз и сын»? Так вот как раз за этого сына. Тоже сообразили, — рассмеялась она, — выйти замуж за боксера! Он же гол как сокол! Хорошо танцует, представительный, с лица ничего, ну и известный.

— Комплекс достоинств, — с признательностью склонил голову Дзевановский, — полностью оправдывающий честь сопровождать пани.

Она сделала гримасу и сказала:

— Я достаточно тупа, чтобы оценить, было ли ваше высказывание дерзостью, злобой или намеком.

— Намеком?

— Ах, вы думаете, что я не знаю?.. Стоит мне появиться в обществе то одного, то другого мужчины, и все подозревают в нем моего любовника.

— Не я, — серьезно защитился Дзевановский.

— А потому что это вас вообще не интересует. Я вам безразлична.

Дзевановский беспомощно развел руками:

— Как я должен на это ответить?

— Но, — продолжала Жермена, — я скажу вам кое-что. Так вот представьте себе, что у меня никогда не было любовника. Никогда. Это не притворство, Боже упаси. Просто я не люблю этого.

— Изменять мужу?

— Конечно. У меня их было три. И никому из них я не изменяла, да и зачем? Когда он мне окончательно надоедал, я разводилась с ним и выходила за другого. Уверяю вас, что муж является институтом значительно более выгодным, чем любовник. В отношениях с мужем не возникают материальные проблемы, не нужно притворяться в страстной любви, можно делать, что хочешь.

— Если он согласится на это.

— Если он не согласится, если он будет несостоятелен в моральном и материальном плане на связь с такой женщиной, как я, то может выбрать иную. Вот и все. Сам будет виноват, если разочаруется. Я полностью защищена от него и совершенно убеждена, что каждый мужчина — эгоист.

— Неужели каждый? Это зависит от того, как мы будем рассматривать это выражение.

— Очень просто, — пожала она плечами, — эгоистом является тот, кто не заботится о том, чтобы сделать мне приятно.

Анна с боксером вернулась к столику и сообщила, что ей уже пора домой. С Жерменой и боксером они расстались у выхода и пошли пешком. Анна своим спокойным мелодичным голосом рассказывала о бюро. Даже о работе, о ежедневных делах и людях она говорила с редкой доброжелательностью, заинтересованностью и заботой. И Марьян подумал, не следует ли часть этого тепла отнести в пользу слушателя, то есть на свой счет.

— Значит, вам там хорошо?

— Очень. Только будет у меня одна неприятная, весьма неприятная проблема.

— А именно?

— Мне бы не хотелось говорить об этом. Ночь такая чудесная… Но вам все-таки я скажу! Мой предшественник, пан Комиткевич, согласился на предложенные ему когда-то дирекцией условия. Это значит, что придется бороться, чтобы удержаться на этой должности.

— Да, неприятно.

— Вот именно. Видите ли, у него здесь жена, дети, и он не хочет с ними расставаться. Я очень сочувствую ему, хотя не колебалась, когда пришлось расстаться с дочуркой. В конце концов, я не имею права уступить, не имею.

— И что же вы сделаете?

— Все. Я соглашусь на самые худшие условия, соглашусь расширить диапазон моих обязанностей, увеличить часы моей работы. Я не имею права отказаться от этой должности. Вы не считаете, что я поступаю некрасиво?

— Ничуть. Я только удивляюсь вашей смелости и решительности.

Она остановилась и посмотрела прямо ему в глаза:

— Ответьте мне, пожалуйста, искренне, не считаете ли вы, что это с моей стороны нехорошо?..

Лицо Анны было так близко от его лица, что он чувствовал ее дыхание. Большие красивые глаза распахнулись перед ним, как двери, открытые в наполненный материнским теплом дом. Он забыл, о чем они говорили — о «Мундусе», о должности, о борьбе, даже о самой Анне. Его охватило мучительное и сладкое желание войти через эти глаза, измениться, переплавиться, найти себя там иным, с обновленной кровью в сосудах и новым сердечным ритмом.

— Вы не отвечаете, — она коснулась его руки, — осуждаете меня?

Они стояли на краю тротуара. Мимо них проходили какие-то люди, по дороге мчались рычащие автомобили. Однако он не понимал происходящего, оно не связывалось в его голове в одно целое. Полусознательно он всматривался в глаза Анны. Прикосновение ее руки явилось как бы током, который привел в движение его мысли. Губы его дрожали, когда он едва слышно сказал:

— Люблю… Пани Анна… Извините меня. Мне кажется, я люблю вас.

Анна непроизвольно отпрянула на полшага.

— Что вы, что вы говорите, пан Марьян!

— Да, я люблю вас… — он опустил голову, и впервые в жизни ему было безразлично, что подумает, что скажет особа, к которой он обратился. Он был занят сейчас только собой. Каждым нервом, каждой мышцей он чувствовал терпкую сладость бессилия, как в момент оргазма. Произнесенные слова вызвали в нем чувство. Он любил, постигал любовь. Не комплекс психофизических импульсов рождает слово, а слово создает новую сущность. Inprincipio erat verbum [2].

Внезапно его отрезвила тревожная мысль:

— Она меня оттолкнет…

И не верил в это. Конечно, он не знал, какое выражение, какой отзвук найдет его безрассудное признание в ее сознании, не представлял, к чему все это может привести. В сущности, ему совершенно безразлично, как сложатся их взаимоотношения; он только знал, что Анна не может, не имеет права отделаться от него холодным словом, традиционной фразой. Он не хотел ничего, он только умолял спасти что-то неожиданно ценное, что родилось в нем. Он ждал хотя бы милосердия в молчании.

И Анна молчала. Она чуть отвернулась от него и шла, задумавшись. Он не пытался прочесть, угадать в ее чертах какой-нибудь ответ. Вдруг в нем, в лабиринтах сомнений пробудилась большая вера в слово. Откуда она явилась вне его разума, вне сознания, вне воли? Какие же таинственные силы, какие неведомые веления завязались в нем, точно сразу плод созрел? Сейчас ему стало ясно, что вначале, в бездонной пустоте пространства, на пороге времени, в небытие упало слово, и слово обрело форму. Inprincipioeralverbum…