Сердце красавицы - Джейн Портер Страница 19

Но теперь все наладится, напомнил он себе, идя по коридору. Джеслин поможет его дочкам.

Шариф подошел к лимузину, когда вышла его мать.

— Ты снова уезжаешь, не попрощавшись со мной и даже не поздоровавшись?

Подбородок его напрягся.

— Больше не смей забирать детей без моего разрешения.

— Мы всего лишь съездили в летний домик.

— Больше так не делай, — повторил Шариф. — В противном случае я прикажу, чтобы тебя сюда не пускали.

— Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне? — оскорбилась Рейна. — Я твоя мать.

— Я имею полное право говорить с тобой в таком тоне, когда ты унижаешь меня перед моими людьми.

— Я тебя ни перед кем не унижала.

— Все слуги знали, что ты должна была вернуться еще вчера вечером.

— Но пробки…

— У нас есть вертолет. Или ты забыла об этом?

— Куда ты сейчас едешь? — сменила тему его мать.

Шариф подавил вспыхнувший в нем гнев.

— Ты знаешь, что сегодня я должен лететь в Париж и что часть своего вчерашнего свободного дня я хотел провести с девочками.

— Я не обязана помнить обо всех твоих передвижениях.

Шариф сел в машину.

— Я попрошу сделать для тебя календарь.

— Тогда сделай его в четырех экземплярах. Я нисколько не сомневаюсь, что твои дети уже успели подзабыть, как выглядит их отец.

Шариф хотел опровергнуть ее утверждение, но правда, которая была заключена в словах матери, заставила его смолчать. На сердце стало неспокойно. Он действительно редко с ними видится, и хотя на это у него есть масса оправданий, ни одно из них не может изменить тот факт, что он и его девочки совсем не знают друг друга.

— Я вернусь в выходные, — голосом, лишенным эмоций, сказал он. — Передай дочкам, что они могут звонить мне в любое время.

— Почему бы тебе не звонить им самому?

— Потому что во дворце они могут быть где угодно и чтобы найти их потребуется время, за которое я могу закончить еще одно дело и скорее вернуться обратно.

Фырканье королевы Фер дало Шарифу понять, что она считает его довод таким же глупым и неубедительным, как и он сам.

Позже тем днем Джеслин проводила девочек в их крыло. Там их ждала немолодая няня, которая ей почему-то сразу не понравилась. Девушка напомнила себе, что первое впечатление бывает обманчивым. Возможно, узнав няню получше, она изменит о ней свое мнение.

— Увидимся за ужином, — сказала она, передавая девочек миссис Фишман.

— Девочки будут ужинать с бабушкой.

— Хорошо, — кивнула Джеслин, заметив, что лица малышек стали удрученными, почти испуганными. Ей хотелось заглянуть в глаза маленьким принцессам и ласково спросить, почему они не хотят ужинать с бабушкой, но она прикусила язык. Еще не время задавать откровенные вопросы. Пока девочки относятся к ней настороженно и от ее настойчивости могут только сильнее замкнуться в себе. — Тогда я приду пожелать вам спокойной ночи перед сном.

— Это моя работа, — заявила миссис Фишман. — Вы их учительница, а не няня.

Джеслин ничем не выдала своего раздражения.

— Ну что ж, значит, увидимся завтра в библиотеке, — произнесла она. — Я буду вас ждать.

Такия неожиданно улыбнулась, и, увидев эту робкую улыбку, Джеслин подумала, что, выиграй она миллион, и то не почувствовала бы себя счастливее.

Повернувшись к двери, Джеслин ощущала на себе взгляд четырех пар глаз и, даже не оборачиваясь, могла поклясться, что буквально осязает нежелание девочек оставаться с миссис Фишман.

Эта мысль ее встревожила. Чтобы успокоиться, Джеслин вышла на залитый солнцем внутренний дворик. Однако ни его красота, ни царивший в этом месте покой не уменьшили ее беспокойства.

Появившаяся Меза спросила, не хочет ли госпожа выпить чаю. Получив утвердительный ответ, она передала ей толстую черную папку.

— Его высочество просил вам передать.

Джеслин подумала, что это как-то связано с детьми, но ошиблась. Папка предназначалась ей. Там содержалась подробнейшая информация о том, как, когда, сколько времени, какими предметами и по каким темам она должна заниматься с девочками. Это был ее план на лето.

Пролистав его до конца, Джеслин кое-что поняла. Например, ей стала ясна, по крайней мере, одна причина, по которой девочки пребывают в угнетенном состоянии. Она бы на их месте взбунтовалась, если бы каждая минута ее дня, да еще в летние каникулы, была расписана по минутам.

Тот, кто составлял это расписание, забыл или не знал о том, что маленькие дети лучше всего усваивают материал, если он подается в игровой форме и небольшими порциями, негодовала Джеслин. Окрестив про себя этого человека «врагом детей», она взялась за ручку.

Не зная, то ли смеяться, то ли плакать над некоторыми пунктами, Джеслин стала делать заметки на полях и так увлеклась, что не сразу заметила, что во дворике кроме нее кто-то есть и стоит прямо у нее за спиной.

— Вы уже не справляетесь со своими обязанностями? — раздался из-за ее плеча ледяной женский голос.

Джеслин резко выпрямилась и медленно встала. Этот голос она бы узнала где угодно.

— Не совсем так. Просто я не уверена, что это такое, — кивнула она на папку.

— По-моему, все и так ясно. Это ваш план на лето.

— Это не мой план, — сказала Джеслин, выделив местоимение. — Он мне не нужен, но я позволила себе сделать несколько замечаний.

Мать Шарифа поджала губы.

— Этому плану вы будете следовать.

— Простите, ваше высочество, но учительница здесь я, и потому мне решать, как и чем я буду заниматься с детьми. Тот, кто составлял этот план, не знаком с детской психологией. Осмелюсь даже добавить, что это относится и к тому, по чьей просьбе план составлялся. О чем думал этот человек, отправляя Такию в школу? Она еще совсем ребенок.

— Хватит! — отрезала Рейна. — Вы только-только познакомились с детьми. Вам о них ничего не известно.

— Возможно, — спокойно согласилась Джеслин. Королева Рейна могла запугать ее девять лет назад, но не сейчас. — Я узнаю их лучше в процессе учебы, но придерживаться буду своего плана обучения.

— Я поговорю с Шарифом!

— Будьте так добры. И, пожалуйста, если вы встретитесь с ним раньше меня, скажите ему, что мне нужно с ним кое-что обсудить.

Джеслин ждала весь вечер, когда Шариф пригласит ее прийти. Она передала ему через Мезу два сообщения и одно оставила его дворецкому.

В полночь, когда стала ясно, что ее не пригласят, она легла, и на душе у нее было неспокойно.