Темное зеркало - Соня Мэсси Страница 19

— У меня все дела непростые. — Питер самодовольно усмехнулся. — О каком именно ты говоришь? Напомни.

— Парня застрелили в постели и…

— Таких у меня сколько хочешь!

— Парня застрелили в постели, — теряя терпение, повторил Ник. — А по полу разбросали шары для игры в боулинг.

— А, да, действительно странное дело! — оживился Питер. — Жертва, как удалось выяснить, никогда не увлекалась боулингом, однако в спальне валялись шары. Единственная подозреваемая — жена убитого.

— Но насколько я помню, против нее не нашлось ни одной прямой улики.

— Вот именно, хотя она и остается на подозрении.

— Что она рассказывала о застреленном муже?

— Говорила, что он регулярно, еженедельно избивал ее и до того довел, что она хотела его убить. Во время драк она вызывала полицию, они приезжали, но ни разу не предъявили ему обвинения. Жена клянется, что ей ничего не известно о том, кто избавил ее от буяна-муженька и из какого оружия его убили. И еще: уверяет, что никогда прежде даже не видела этих шаров и не представляет, как они появились в квартире.

— Значит, расследование топчется на месте, — задумчиво проговорил Ник.

— Почему на месте? — обиделся Питер. — Оно продвигается, но… с трудом.

Ник кивнул. Ему были понятны чувства Питера. Как же так? Питер Макдональд, который мнит себя лучшим детективом города, не может раскрыть убийство какого-то парня!

— Удалось выяснить, что шары принадлежат одному из местных отделений Армии спасения, расположенному на Тридцать третьей улице, — продолжил Питер. — Оружие, из которого застрелили парня, — пистолет девятимиллиметрового калибра. Но его так и не нашли. Выстрел был произведен горизонтально, почти в упор. В общем, можешь себе представить, во что превратилась голова этого бедняги! И как я уже сказал, ни одного подозреваемого, кроме жены.

— Значит, дело все-таки зашло в тупик.

— Пока я над ним работаю, и оно не закрыто. А почему ты этим интересуешься, Ник? У тебя тоже появилось дело, в котором фигурируют шары для игры в боулинг?

— Нет, просто я начал заниматься расследованием убийства, совершенного при схожих обстоятельствах.

— То есть?

— На месте преступления были найдены предметы женского туалета. Дорогое нижнее белье и бутылка «Дом Периньон».

— Ничего себе схожие обстоятельства! — воскликнул Питер.

— Складывается впечатление, что и белье, и бутылка были нарочно подброшены на место преступления, — пояснил Ник. — Убийца специально оставил их в квартире. Так же как и тот, кто раскидал по полу шары. Похоже, что это инсценировка.

— Но трупы-то есть!

— Да, есть, а вот все остальное — инсценировка. Да, забыл тебе рассказать! Представляешь, когда я подъехал к дому, где произошло убийство, то столкнулся там с Элизабет Найт!

В глазах Питера мелькнуло удивление, но он тотчас изобразил равнодушие и небрежно спросил:

— Ну и как она? В жизни лучше, чем по телевизору?

— Да, в жизни она выше ростом, голос еще более звучный и глубокий, лицо тонкое, немного печальное. Она… она прекрасна!

— Вот как?

— Да, Элизабет Найт — удивительная женщина. Правда, мне показалось, она недолюбливает полицейских.

— Бывает… А что она делала около того дома?

— Стояла, как множество других, смотрела. Очевидно, возвращалась с работы, проходила мимо и… Их телекомпания находится неподалеку.

— Интересно…

В последний раз, когда Элизабет ехала на старом «аванти» 1966 года выпуска по Теконик-Стейт-паркуэй, направляясь к мужской тюрьме Беллингхэм, она испытывала те же ощущения, что и сейчас. Руки, обхватившие руль, дрожали, тело было напряжено как струна, в голове лихорадочно мелькали мысли. Машина точно так же подпрыгивала на выбоинах и ухабах, в ней что-то позвякивало и скрипело, а ведь Элизабет только на днях забрала ее из автомастерской, заплатив механику за ремонт приличную сумму. Да, уход за старой, классического образца машиной фирмы «Студебекер» обходился ей недешево, но она любила ее и относилась как к живому существу. Не так, конечно, как к обожаемой кошке Кэти, но похоже. Единственное, что отличало эту поездку от предыдущей, — цель. Сегодня Элизабет торопилась на встречу с тюремным психиатром, снова и снова проигрывая в голове разнообразные варианты будущей беседы. Встреча была назначена на половину четвертого, а сейчас, как выяснила Элизабет, взглянув на часы, было всего четверть третьего. Быстро же она добралась — осталось проехать двенадцать миль. Времени предостаточно, даже для того, чтобы… совершить убийство.

Убийство… Какое короткое, отрывистое, но емкое слово.

Элизабет нервно усмехнулась. Господи, какие только глупые, невероятные мысли не лезут в голову! Наверное, оттого, что дорога в тюрьму у нее всегда ассоциировалась с той давней трагедией. Да это и неудивительно: разве она стала бы приезжать сюда просто так, по собственному желанию?

В последний раз Элизабет проделала этот путь три года назад, и ее машина так же тряслась на ухабах, подпрыгивала, позвякивая и поскрипывая. Цель той поездки — просить членов комиссии по досрочному освобождению ни при каких условиях не отпускать Дэвида Фергюсона раньше срока из исправительного заведения. Не предоставлять ему долгожданной свободы, которую он, по мнению Элизабет, не заслужил.

Тогда, три года назад, в зале, где собралась комиссия по досрочному освобождению, Дэвид Фергюсон сидел напротив Элизабет, не отрываясь смотрел на нее своими выразительными карими глазами, молчаливо умоляя простить его и… полюбить.

Любить… Об этом Дэвид всегда просил Элизабет. Любить, быть с ним рядом, принадлежать ему, и только ему. Какая, в сущности, простая, понятная и вместе с тем чудовищная просьба! Ради любви к Элизабет он был готов на все; со временем его желание соединиться с ней приобрело черты навязчивой идеи, мании, психоза. Быть рядом с Элизабет, добиться ее любви, раствориться в ней… Ради достижения этого Дэвид Фергюсон был способен на все. Ему было не важно, нужна ли его любовь Элизабет, хочет ли она быть с ним. Какая разница? Главное, это жизненно необходимо ему, и он в своем безумии ни перед чем не остановится. Ни перед чем. Он готов был пожертвовать даже своей свободой, ради Элизабет он способен был убить человека. И он, не задумываясь, этой свободой пожертвовал. И убил человека. Тоже ради нее. Ради его обожаемой Элизабет. Что еще он мог сделать, чтобы убедить ее в своей любви? Разве потеря личной свободы и уничтожение другого человеческого существа — не лучше доказательство его любви?

Перед мысленным взором Элизабет снова замелькали картины недавнего прошлого, в ушах зазвучали давно забытые, чужие голоса. Один из членов комиссии по досрочному освобождению задал Дэвиду Фергюсону вопрос:

«Скажите, вы осознали за эти годы, что совершили тяжкое преступление?»