Бандитский подкидыш - Ирина Шайлина Страница 2

– Снова, – вздохнула я.

Ехать не хотелось, но домой, в квартиру, ещё меньше. Папа лучился счастьем, я не могла его в этом винить. Но…чувствовала себя лишней, никому не нужной неудачницей. Да и скрипящая по ночам кровать в соседней комнате… Нет, спасибо. Пусть наслаждаются без меня, пусть папа и звонил, ворчал, требуя домой. Голос его был наигранным – ему хорошо было там, с новой женой, без меня.

– Отличных выходных!

Словно не знала, что туалет на даче на улице и связь не ловит совершенно – я уже успела пожаловаться. Я понуро потащилась на вокзал, показала проездной, привычно залипла в телефон. О мужчине мне думалось, да, но сегодняшнее утро казалось таким далёким, нереальным. Жизнь совершенно не готовила меня к тому, что должно было случиться.

Уже темнело – осень, пусть и только сентябрь. Я шла не спеша. Что-то напевала даже. Прислушивалась, но кроме разговора таких же, спешащих после работы на дачу, никого не услышала. Незнакомец появился в моей жизни и исчез.

К дому я дошла уже совсем одна – попутчики свернули по пути. Темно, только светится лампочка на кухне – оставляю её для спокойствия. Тихо. И…только на старой веранде что-то темнеет. Шевелится.

– Геннадий? – спросила я.

Геннадий, это ёжик, который прибегал ко мне кушать. Яблоки отвергал, а вот курятину хомячил с удовольствием. Но для Геннадия то, что было на моей веранде было явно великовато. Я затаила дыхание. Шагнула ближе, благо это и на маньяка похоже не очень. Достала телефон, связи нет, но как фонарик использовать можно. Посветила… и тихонько осела прямо на землю у крыльца.

Это было что-то вроде корзинки. С ручкой. А в ней…в ней копошился младенец. Яркий свет фонарика ему не понравился, он щурился, морщил нос, и как будто даже собирался плакать, но ещё не был в этом уверен. Один кулачок выбрался из одеяльца, в которое он был завернут. Я все ещё не нахожу слов. Мало того – я не нахожу даже мыслей. Просто свечу телефоном и смотрю. Младенцу моё бездействие надоедает, он открывает крошечный ротик и плачет. Горько, так же, как утром.

Я увидел её в электричке. Она была…такая задумчивая. Красивая. Смотрела куда-то, ничего не замечая, а потом, словно спохватившись возвращалась к своему телефону. Юбка, из под неё торчат коленки – коленки знатно отвлекали.

Мой бок пульсировал огненной болью, но странно, я думал о том, что хотел бы знать, что у этой девушки в голове. Я отвёл от неё взгляд. В тот день я старался быть максимально незаметным, но при моей внешности это не очень получалось. Хлопот добавлял Лев. Он спал свернувшись, словно котенок, под моей курткой, согревшись моим теплом. Рану, на которой он устроился тянуло и жгло, каждое движение крошечного ребёнка причиняло мне боль, но я молился, чтобы он не проснулся и не заплакал. Пусть лежит на самой ране, пусть больно.

Нас не должны заметить. Запомнить. Машину я бросил далеко отсюда, загнав в лес, забросав ветками. Пешком добрел до ближайшей станции и сел на электричку. Идти было сложно. И осознавать свою слабость тоже. Я привык быть сильным. Раньше, совсем недавно, я мог с постоянным ускорением пробежать десятки километров, мои руки справлялись с любым грузом. А теперь мне сложно было нести ребёнка и большую сумку с его барахлом. Лев заерзал, засопел сердито.

– Спи, – шепотом попросил я. – Спи. Так нужно.

Я не знал, куда ехал. Мне нужно было прийти в себя. Позволить своим ранам затянуться. Защитить своего ребёнка. Когда девушка, бросив взгляд в окно, поднялась, готовясь к выходу, я пошёл за ней. Совершенно спонтанное решение человека, который не знает, куда ему идти. Держался я в отдалении, она меня не заметила, хотя порой оборачивалась, словно чувствовала моё присутствие. Отойдя немного от станции она сняла туфли, переобулась в кеды, что вызвало у меня лёгкую улыбку. Смотреть на неё в старых кедах и деловой рабочей юбке было приятно.

По соседству с её домом был другой. Заброшенный много лет назад. Полы просели, часть окон побита, пылью пахнет. Я с усмешкой вспомнил, о своём комфортабельном пентхаусе – совсем не время. Там меня точно ждут, чтобы довершить то, что у них не получилось сразу – убить меня. Да и все равно, в принципе. Но Лев… этого я не мог позволить. Я дам своим ранам зажить и сам всех покараю. Я не оставлю им не единого шанса.

Я достал люльку ребёнка, выставил у неё ручку и осторожно переложил сына. Спит. На улице уже темнеет. Я уступил неожиданному желанию и вышел на улицу, стараясь держаться в густой чернильной темноте деревьев.

Моя нечаянная соседка тоже вышла. Из открытой двери струится свет, падает на неё. Шорты короткие. Просторная футболка. Тапочки. Поставила блюдце на землю и отступила на шаг. А из кустов выкатился еж, засеменил деловито, зачавкал…

Тогда я ещё не думал о том, что совершу. Лев был таким маленьким… Я никогда не анализировал, люблю ли его. Он просто был, этого достаточно. Он был в моей жизни меньше трех месяцев, но их хватило для того, чтобы он стал самым главным. Ничего уже не важно, даже месть. Важен Лев. Загудел в лесу, на железной дороге грузовой поезд, мелко завибрировала, задрожала земля. Девушка бросила взгляд на телефон, и ушла в дом, но я ещё долго любовался её силуэтом, который мелькал в окнах.

Лев спал. Когда он спал так долго, мне начиналось казаться, что он умер. Я, как заполошная мамочка, проверял, дышит ли он. Мне хотелось, чтобы он скорее проснулся, закричал требовательно и жалостно одновременно, засучил крошечными кулачками. Но не сегодня. Сегодня я надеялся, что он будет спать, как можно дольше.

Ночью повязка на моем боку, которую я наложил сам потяжелела, пропитываясь моей кровью. Я не планировал спать, но уснул сидя в старом продавленном кресле. Проснуться не мог – мной властвовали боль и слабость. С трудом открыл глаза и увидел, что у колыбели сына стоит сотканная из теней фигура. Тянет к нему руку. Друзей у меня сейчас не было – каждый враг. Я застонал от боли, дёрнулся вперёд, к сыну, мешком упал с кресла позволив боли завладеть мною полностью. И от неё же проснулся окончательно. Старый дом пуст. Мне плохо, сны мои так реалистичны, что похожи на галлюцинации. У меня явно температура.

Лев, словно чувствуя моё состояние проснулся и заплакал. Проголодался. Я взял его, придерживая одной рукой начал взбалтывать смесь. Детская вода у меня была, а разогреть смесь было негде. Убедился, что комков нет, дал ребёнку. Лев был недоволен – языком пытался вытолкнуть соску, кривился.

– Это все, что я сейчас могу тебе дать, мой маленький Лев, – с горечью сказал я.

Маленький Лев попытался пнуть меня крошечной пяткой, вряд-ли сознательно, но по ране попал. Из неё тёплыми толчками пошла кровь. Я прижал бинт ладонью, подождал. Потом вытер испарину со лба. Лев смирился, спокойно сосал, сосредоточен смотрел на меня, пытаясь разглядеть моё лицо в потемках. Меня затопила горечь – я должен быть сильным. А я не уверен, что смогу встать.

Льву не место сейчас со мной. Я ранен. Мне нужны антибиотики – рана на боку, самая большая, воспалилась. Ему опасно со мной – меня ищут. Я должен оставить своего сына до тех пор, пока не будут наказаны все, кто хочет причинить ему вред. Проблема только одна – я не могу никому доверять. Не сейчас.