Развод по любви - Натали Лавру Страница 2

— Поговори мне ещё. Шутник нашёлся, — пригрозила ему.

Дружок многообещающе зарычал и приготовился снова наброситься на жертву.

— Дружок, фу! Не тронь каку! — скомандовала я.

Костя наотрез отказался уходить.

— Я пришёл поговорить с тобой о нас и застал тебя с этим… — процедил он.

— Ты. Меня. Бросил! — отчеканила я. — Тебе ли меня осуждать?

— Скажи, у тебя с ним что-то было?

— Да как ты смеешь спрашивать?! — кажись, кое-кто довёл меня. — Я, в отличие от некоторых, не настолько сошла с ума от одиночества, чтобы прыгать на всё, что движется в мою сторону!

— Э-э, я вообще-то ещё тут, — напомнил Герман, зажатый в углу скалящимся Дружком.

Я храбро преодолела боль, каким-то чудом поднялась на ноги и увела Дружка в ванную. Выгуляю сама. Позже. Когда разберусь с козлами.

Создатель! Где же я так нагрешила, что ко мне липнут одни… хм-гм.

Пока я обрабатывала в *опу раненого Маркелова, он стонал и извивался, будто его пытают раскалённым железом. Укушенная ягодица у него опухла и налилась брусникой.

— Я, конечно, не хочу тебя пугать, но… — я коварно выдержала драматическую паузу. — Дела у тебя плохи.

— Что? — встрепенулся он. — Что там?

— Дружок откусил тебе кусочек задницы… — нагнела ужаса я. — Но ты не переживай. Вот свожу его погулять и, может быть, удастся выковырять пропажу из фекалий.

Маркелов взвыл. То ли от осознания, что кусочек его раскрасивой плоти сейчас путешествует по Дружковым кишкам, то ли от ужаса перед физическим несовершенством. Кому он такой покусанный нужен-то?

Мне ни капельки его не жаль. Когда Герман с приятелем скрутили меня и натыкали носом в облитый машинным маслом сугроб, им было по фигу, что мне больно, что мой пуховик безнадёжно испачкался. И, главное, ни за что ни про что! И вот, спустя два года, я отомстила. Кайф!

Смотрю вот на голую истерзанную Маркеловскую задницу, сижу аки госпожа над рабом и орудую. Чуть в сторонке за мной зорко следит Костя. Нервничает.

Потешная, должно быть, картина.

— Надо в больницу, — констатировала я. — Но сначала я выгуляю пса.

— Я с тобой, — сказал Костя.

— Пф! Сдался ты мне! Когда надо, тебя не допросишься, а когда не надо… — и я махнула рукой. Нечего мне перед всякими свиньями бисер рассыпать. Вот была бы я криворукой фермершей-рукодельницей — тогда другое дело.

Я оставила Маркелова отлёживаться на диване, взяла уличную одежду, переоделась и привела себя в порядок в ванной.

Костя увязался за мной на улицу.

— Мы не договорили, Наташа, — снова начал он. — Ты помнишь, какой завтра день?

— День, когда нас официально разведут, — ответила я. — Только чего ты сегодня припёрся, я не понимаю.

— Я понял, что не могу без тебя, — признался он.

Мне захотелось заорать матом на весь двор. Передумал он разводиться, видите ли. Да какого хрена вообще? Я тут по крупицам себя собирала два месяца, а он притащился весь такой жалкий и обратно зовёт! Ну не козёл, а?

— Знаешь, мне очень повезло… — завуалированно начала я. — У меня есть верный пёс, который любит кусать за задницу всяких там козлов.

— Наташа, я серьёзно… — вздохнул он так тяжко, словно вся печаль мира легла ему на грудь.

— Другую дуру поищи.

Моросил противный дождик, и Дружок, сделав свои дела, охотно потянулся домой. За нами зачем-то опять увязался Костя. И чего пристал?

Я заперла пса в ванной, чтобы Маркелов мог спокойно одеться, и мы снова вышли.

— Я подвезу, — сказал Костя, а мой звезданутый бывший одноклассник охотно сел в машину. Точнее, лёг на задние сидения, чем вынудил меня сесть спереди.

Вообще я могла бы остаться дома, но всё-таки я в ответе за то, что натворил мой пёс.

В приёмном покое сидела прехорошенькая, но образцово строгая медсестричка. У Германа тут же загорелись глазищи, и мы с Костей перестали для него существовать. Ну вот и всё. От одного козла избавилась, теперь остался второй, некогда разбивший мне сердце.

Пятого июня две тысячи десятого года мы с Костей расписались. Я, восемнадцатилетняя школьница, и он, мой бывший попечитель, тридцати четырёх, почти тридцати пяти лет от роду.

Да-да, я та самая сирота детдомовская, которая влюбилась в своего попечителя. Добивалась его всеми правдами и неправдами, и вот итог.

Свекровь, Светлана Георгиевна (Изверговна), несмотря на обещания умереть сразу после нашей свадьбы, жива-живёхонька.

— Только через мой труп! — кричала она Косте, когда тот сообщил ей о нашей предстоящей свадьбе.

Но ничего, мы это дело пережили и расписались. Тихо, без свадебных нарядов, гостей и дебильных выкупов невесты. Мне весь этот цирк не нужен, а Костя уже был женат, и любителем пышных торжеств его не назовёшь. Его первая жена, Юля, погибла, когда ехала в такси со свадьбы подруги.

Так что мы ограничились «джинсовой» росписью на студенческий манер.

В ЗАГСе мимо нас сновали невесты в пышных белоснежных платьях, ловящие каждый невестин шаг фотографы и приглашённые на чужие свадьбы гости, все как на подбор на каблуках и разодетые, будто на конкурс красоты для тётенек. Мужчины в пиджачках чувствовали себя неуютно, сразу видно, не привыкли носить официальную одежду.

В общем, популярные ныне пышные, взятые в кредит свадьбы, — это мероприятие, где каждый становится немножечко не собой. Этакий бал-маскарад с заранее выбранными королём и королевой.

А вот мы решили обойтись без праздника. Любовь, она ведь временем проверяется. Да и стыдно мне, школьнице, понтоваться. Я и так счастлива до безобразия, что добилась-таки своего мужчину.

Сколько было страданий… Непростое это дело — отваживать баб от своего попечителя. Он же не подозревал, что у меня к нему чувства. Я упорно ждала, пока мне стукнет восемнадцать, чтобы признаться ему. И вот, сбылось.

На росписи настоял Костя. Для меня свадьба вообще была чем-то из разряда запредельного и нереального. К тому же Костина мама выступила резко против. Но раз уж мой любимый мужчина предложил, то глупо отказываться.

Неторжественная церемония — вжух! — и пролетела. Я даже не успела понять, что всё, прощай, девичья фамилия. Свидетельство о заключении брака было убрано в специальный чехол для сохранности, а мы отправились в ресторан.

На правом безымянном пальце у меня блестело колечко — первое украшение в моей жизни. Символ кардинальных перемен. Теперь взамен бывшей бродяжки и воровки-форточницы Наташи Пестовой появилась Наталия Зорина, чётко знающая, что ей нужно от жизни и как этого добиться.