Охотница - Сисела Линдблум Страница 2

Как будто в эту минуту ей важнее всего было знать, кого же она напоминает этой толстой тетке.

– Вот ведь странное дело, – произносит дама, – очень странное. За месяц с лишним – никого сто́ящего, и события какие-то все бессмысленные, хотя я иногда и врала. А увидела тебя, и все мне стало ясно. В тебе что-то есть. Ты пришла ко мне?

На какое-то мгновение Жанетт потеряла дар речи. Потом с нажимом произнесла:

– Вовсе нет, с какой стати?

– И моего объявления ты не видела?

– Какого объявления?

– Тогда я погадаю тебе бесплатно, – заявляет толстуха. – Не столько для тебя, сколько для себя.

Ловко же она заманивает клиентов, решила Жанетт, но тут же без раздумий вкатила коляс ку в подъезд, затем в маленький светло-зеленый лифт, который поднял ее на второй этаж, и через минуту она уже стояла на кухне толстухи. В который раз подумав, что давно пора перебраться из этого бетонного гетто в город. Нечего ей здесь делать.

Кухня недавно отремонтирована, светло-зеленые стены, белый кафель. Вблизи хозяйка выглядела не такой толстой: полновата, но ловка, отмечает Жанетт. Чувство, похожее на злость, прошло, любопытство тоже. Для Жанетт снова стала главной она сама, она снова может посмотреть на себя со стороны. Она видит великодушную, искреннюю барышню, которая не говорит нет бедной одинокой старушке, желающей поболтать. Ведь у нее есть время, да к тому ж и Йенни спит.

В луче солнца видны танцующие пылинки, окно все еще открыто.

Хозяйка стоит в середине комнаты. Жанетт нерешительно шагнула к столу и, указав на кухонный диванчик, спросила:

– Мне сесть?

– Хочешь кофе? – предлагает хозяйка.

– Да нет, я не пью кофе. Может, чай? Если только, конечно, вы не собираетесь гадать на кофейной гуще. – Жанетт улыбается.

– Гуща, пуща, чаща-темнотюща, – совершенно серьезно пробормотала хозяйка, не двигаясь с места.

Понятия не имею, что надо на это отвечать, пронеслось в голове Жанетт, она тут же представила себе, как рассказывает об этой истории кому-то из своих подруг: Одно дело, когда она приняла меня за метеоролога, и совсем другое, когда она действительно начала гадание, подумала я тогда.

– Обойдемся без кофе, – говорит гадалка, – садись. Возьмем-ка игральные кубики.

Она открывает кухонный шкаф. Жанетт мельком видит полки, заставленные консервными банками, и кучу газет на самом верху. Эта колдунья явно хочет достать что-то с верхней полки: подтащив небольшую табуретку, она осторожно поднимается на нее.

– Можешь меня подстраховать, табуретка шатается.

Жанетт снова встает, какое-то мгновение она соображает, что и как ей держать, а потом решительно расставляет руки вокруг толстых ног хозяйки, которая, приподнявшись на носки, роется на полке. Потом она протягивает что-то Жанетт. Оказалось, это настольная игра “Монополия”.

– Я возьму отсюда только кубики. Вообще я не гадаю на фишках, но в этот раз хочу попробовать.

– А на чем вы обычно гадаете? – поинтересовалась Жанетт.

– На картах и по руке, – отвечает та. – По-моему, не так уж важно, на чем гадать. Я гадаю на том, что мне кажется подходящим в данный момент. Самое трудное – осмыслить. Все хотят знать, что я вижу. Иногда бывает так: я знаю, что вижу, но не могу объяснить.

Опершись о плечо Жанетт, она спускается вниз с табуретки.

– Мне кажется, я очень хорошо тебя чувствую. Не могу понять, почему у меня такое ощущение, и я хочу узнать это ради себя, ты уж прости. Конечно же, если угодно, можешь задавать вопросы.

Она, вероятно, все же попытается содрать с меня деньги, думает Жанетт. Пусть, но не хочу, чтобы она считала, будто ей удалось меня провести. С такими мыслями и зажатыми в руке двумя красными кубиками от “Монополии” Жанетт садится за кухонный стол.

* * *

В вагоне горит приглушенный свет, какой обычно бывает ночью в переполненных поездах. Пассажиры едут уже долго, во всяком случае бо́льшая часть их. Одни спят, не обращая ни на что внимания. Другие машинально смотрят в окно, их взгляд устремлен вдаль. Некоторые, положив черный портфель на колени, роются в бумагах. И только в движениях Терезы нет этой сонной вялости. Она быстро и ловко собирает вещи: пальто, сумку, газеты, зашнуровывает ботинки, переправляет все на место напротив мужчины, шею которого рассматривала в течение часа.

– Пожалуй, я перейду сюда, – говорит она, – лучше сидеть лицом вперед по ходу поезда.

Мужчина, кивнув, убирает ноги и газету с сиденья, куда решила перебраться Тереза. Кутаясь в свое черное пальто, Тереза располагается поуютнее, прислоняется к стенке и поджимает ноги, притворившись, что собирается спать. Несколько секунд она сидит неподвижно, потом открывает глаза и смотрит перед собой. После перемещения сердце ее бьется чаще. Ведь теперь она оказалась прямо напротив того красавца.

Глаза у него закрыты, он оперся на спинку сиденья, но сидит довольно прямо.

Какое красивое лицо, очень красивое, думает Тереза.

Волосы светло-каштановые. Целая копна. Он словно излучает спокойствие и тепло, кожа на шее около уха мягкая, теплая.

Тереза закрывает глаза и втягивает ноздрями воздух, пытаясь учуять запах этого человека, ощутить его тепло. Но ничего не чувствует, кроме своих духов, аромат которых вырывается через распахнутый воротник пальто, и запаха собственной кожи, смешанного с запахом купе.

Но как только Тереза снова закрывает глаза, происходит нечто странное. Она все еще мысленно видит его, этого мужчину, но рядом с ним женщина, блондинка, спит, прижавшись головой к его плечу.

Тереза быстро открывает глаза. Мужчина сидит один. Она зажмуривается – он опять с блондинкой.

Смыкая и размыкая веки, Тереза погружается в эту игру образов, забыв, что со стороны все это может показаться нелепым кривляньем. Вагон ритмично покачивается в ночи, мужчина сидит прямо, с закрытыми глазами, а Тереза то открывает их, то закрывает, пытаясь определить, где же проходит граница между явью и видением, в какой момент появляется блондинка и в какой исчезает.

Тереза, наверно, уже засыпала, когда ей показалось, что момент перехода от реальной картины к воображаемой пойман. Сощурившись, она будто видит смутный золотистый штрих, похожий на дугу, прорезавшую воздух, эти светлые волосы. Тереза невольно протягивает руку и почти у самой щеки мужчины делает несколько быстрых движений, пытаясь схватить золотистую прядь.

И тут он открывает глаза, смотрит на нее, и сразу становится очевидно, что рядом с ним невозможно представить никакой другой.

– Ой! – восклицает Тереза. – Мне показалось, у вас там что-то было.

– Что?

– А?

– Что вам показалось?

– Что-то… там, в воздухе… как будто муха.