В эпицентре любви - Дженни Лукас Страница 2

С его ребенком.

Талос смотрел на доктора, с трудом переводя дыхание.

Врач искренне рассмеялся и похлопал его по спине:

— Мои поздравления, мистер Ксенакис. Вы станете отцом.

До Ив доносились тихие голоса и отдаленное гудение батареи. Она чувствовала, как кто-то, видимо медсестра, отирает ее лоб прохладной тканью. Мягкие кусочки материи тяжелели на ее коже. Она ощущала свежий запах дождя и хлопка. Но упорно держала глаза закрытыми.

Ей не хотелось просыпаться. Не хотелось покидать темную умиротворенность забытья, тепло неуловимых снов, все еще окутывавших ее.

Не хотелось возвращаться к ничтожной реальности, о которой у нее не было ни одного воспоминания. Где у нее не было личности. Не было близких. Эта пустота терзала гораздо хуже любой боли.

А три часа назад врач сказал ей, что она беременна.

Она не помнит момента зачатия, не помнит даже, как выглядит отец ее ребенка. Но она увидит его сегодня. Он может появиться в любую минуту.

Зарывшись лицом в подушку, она зажмурила глаза. Ее переполнял страх при мысли, что придется впервые встретиться с ним — отцом ее будущего ребенка!

Каким он окажется?

Она услышала, как дверь в ее палату открылась, и затаила дыхание. Матрас прогнулся, когда на него тяжело уселся мужчина. Их тела соприкоснулись. Он обнял ее сильными руками, и она ощутила тепло мужского тела, вдохнула мускусный запах его одеколона.

— Ив, я здесь. — Голос мужчины был низким и проникновенным, с необычным акцентом, который она не могла распознать. — Я пришел за тобой.

Ее охватило волнение. Глубоко вдохнув, она подняла голову с подушки.

Он был так близко. Сначала она увидела его резко очерченные скулы. Темноволосый затылок и крепкую шею. Смуглый цвет кожи. А когда он повернулся к ней, разглядела его лицо.

Он был просто бесподобен.

Как это возможно, быть столь мужественным — и столь прекрасным? Его черные волосы касались ушей. У него было лицо ангела. Лицо воителя. Легкая неправильность греческого носа, очевидно оставшаяся после перелома. Большой чувственный рот, изгиб губ которого обнаруживал высокомерие, а возможно, и жестокость.

Его лучистые, черные как ночь глаза смотрели на нее сверху вниз. И где-то в их непроглядной глубине она на мгновение различила губительный огонь ненависти — как будто он жаждал ее смерти, как будто она была призраком, восставшим из ада.

Но она моргнула, и он уже улыбался ей с выражением нежной заботы.

Должно быть, ей почудилась эта жгучая ненависть, думала она в замешательстве. Неудивительно, учитывая то, какая неразбериха творилась в ее голове после аварии — аварии, которой она даже не помнит!

— Ив, я думал, что никогда тебя не найду, — сказал он и погладил ее по щеке.

Прикосновение его шероховатых пальцев обожгло Ив. Она почувствовала, как жар раскаляет ее грудь, как твердеют соски и немеет, тяжелея, низ живота.

Вдохнув побольше воздуха, она принялась изучать его лицо, силясь поверить своим глазам.

Этот человек — ее любовник? Он выглядел совсем не так, как она ожидала.

Доктор Бартлет сказал ей, что ее бойфренд скоро приедет из Австралии, и она вообразила добродушного молодого человека с нежным сердцем и прекрасным чувством юмора. Заботливого мужчину, с которым она будет делиться своими проблемами, пока они вместе будут мыть посуду по вечерам. Она мечтала о любящем друге, ровне ей.

Даже в самых безумных мечтаниях она не могла представить себе этого мрачного демона, беспощадно красивого, мужественного и властного, способного одним взглядом разрезать ее сердце надвое.

— Ты не рада меня видеть? — спросил он тихо.

Ив продолжала изучать черты его лица, затаив дыхание.

Но ни одно воспоминание не промелькнуло у нее в голове: ни четкий контур его щеки, ни дьявольский изгиб его чувственных губ; ни одна подробность их интимной жизни. Ничего!

Он помог ей сесть. Тепло его руки, поддерживающей ее под спину, мгновенно передалось всему телу.

Ив в волнении облизала губы.

— Вы… вы, должно быть… Талос Ксенакис? — Она очень надеялась на то, что он опровергнет ее слова. И что ее настоящий бойфренд, добрый молодой человек с ласковым взглядом, сейчас переступит порог ее палаты.

Руки этого греческого магната замерли у нее на спине.

— Значит, ты все-таки помнишь меня.

Она покачала головой:

— Нет. Двое твоих служащих… врач… они назвали мне твое имя. Сказали, ты едешь сюда.

Он внимательно изучал ее.

— Доктор Бартлет сказал, что у тебя амнезия. Сначала я ему не поверил. Так, значит, это правда? Ты действительно не помнишь меня?

Она представила себе, как это ему неприятно.

— Мне так жаль, — проговорила она, потирая лоб. — Я пытаюсь, но единственное, что помню: как твой служащий — Кефалас, кажется? — вытаскивает меня из машины. Мне еще повезло, что они оказались рядом со мной!

Талос незаметно скривил губу.

— Да уж, очень повезло. — Он выпрямился. — Сегодня я заберу тебя из больницы.

Она глубоко вдохнула:

— Сегодня?

— Прямо сейчас.

— Но… — Ив покусала губы, затем выпалила: — Но я до сих пор ничего не помню! Надеялась, что увидев тебя…

— Надеялась, увидишь меня — и память вернется?

Она печально кивнула. Ни к чему разочаровываться, бодро сказала она себе, и тем более еще сильнее его огорчать!

Но подавить ком в горле было не так-то просто. Ведь она и правда рассчитывала на то, что один взгляд на возлюбленного и будет покончено с этой амнезией.

А вдруг они в самом деле любят друг друга, подумала она. И забеременела она не от случайного знакомого, с которым просто переспала как-то ночью.

— Как же, должно быть, это обидно, — сказала она, пытаясь подавить внезапно нахлынувший страх. И сбивчиво добавила: — Представляю, что чувствуешь, когда любимый человек понятия не имеет, кто ты такой.

«Ты меня любишь? — вопрошала она в отчаянии, пытаясь прочесть ответ на его лице. — Ты любишь меня?

— Э-э… Да все в порядке.

Он нежно поцеловал ее в лоб. Его тело, источавшее тепло, казалось ей летним солнцем в зимний день. Он взял ее за подбородок, и его черные глаза прожгли ее насквозь, подобно волне раскаленного воздуха.

— Не переживай, Ив. Придет время, и ты вспомнишь все.

Благодарно глядя на него, Ив осознала, что ее первое впечатление от него было абсолютно ошибочным. Он не был жесток. Напротив, он был добр. Как иначе объяснить его нежность, терпение и любовь, которым так быстро уступила место его собственная боль?