Восхитительная - Шерри Томас Страница 2

– Конюх Мик только что отправился за ним.

Верити забыла прихватить шаль. Воздух в не отапливаемом коридоре, соединяющем кухню и главный дом, холодил ее вспотевшие лицо и шею. Дикки распахивал перед ней двери: сначала на подсобную кухню, потом в следующий коридор и, наконец, дверь в буфетную. Сердце Верити глухо забилось, когда она вступила в обеденный зал. Но столовая оказалась пустой, вот только стул был зловеще опрокинут. На полу возле стула разлилась лужица воды, а подальше валялся чудом уцелевший хрустальный бокал, в многочисленных гранях которого переливались отблески свечей. Наполовину пустая чаша лукового супа одиноко стояла во главе стола, дожидаясь возобновления обеда.

Дикки повел ее в глубь дома, в гостиную. Возле дверей толпилась стайка горничных. Хватая друг друга за рукава, они пытались заглянуть внутрь комнаты. При появлении Верити горничные поспешно расступились и принялись зачем-то приседать в реверансах.

Давний любовник мадам Верити лежал навзничь на обитом темно-голубым шелком диване. Выражение его лица было странно безмятежным. Кто-то догадался распустить узел его шейного платка и распахнуть ворот сорочки. Небрежность в одежде удивительно не соответствовала строгой позе: руки сложены на груди, точно у покойника, высеченного на крышке каменного саркофага.

Дворецкий, мистер Прайор, стоял на страже возле неподвижного тела, чуть не заламывая руки. Завидев в дверях Верити, он бросился к ней и шепнул:

– Он не дышит. - Верити Дюран сама чуть не лишилась чувств.

– Долго?

– С тех пор как Дикки побежал на кухню, мадам, – ответил дворецкий взволнованно. Обычное хладнокровие покинуло его.

Значит, минут пять? Или семь? Верити стояла не шелохнувшись. Мысли разбегались. Но это же невозможно! Берти был здоров, вообще редко испытывал физические недуги.

Верити пересекла гостиную и опустилась на одно колено подле кушетки.

– Берти, – тихо позвала она, и ее шепот звучал так нежно, как, наверное, ни разу за прошедшие десять лет. – Берти, ты меня слышишь?

Он не отвечал. Веки не дрогнули. Верити надеялась, что в ее присутствии Берти волшебным образом очнется, откроет глаза, точно новоявленная Белоснежка, пробуждаясь от зачарованного сна к жизни. Но чуда не произошло. Верити дотронулась до него – этого она тоже не делала целых десять лет. Его ладонь оказалась влажной, как и накрахмаленный манжет сорочки. Берти был еще теплым, но пальцы Верити, сжавшие его запястье, не уловили пульса. Только холодная неподвижность...

Подушечкой большого пальца Верити надавила на вену. Неужели в самом деле мертв? Ему всего тридцать восемь. Не болел. И готовился к свиданию с миссис Даннер сегодня вечером! Предназначенные для подкрепления сил после любовной схватки устрицы покоились в колотом льду в погребе, и подоспело ореховое масло к блинчикам, которые обожала миссис Даннер.

Никакого пульса.

Верити выпустила руку Берти и встала, в полном умственном оцепенении. На кухне ее подчиненные трудились, как им было велено. Но остальная домашняя прислуга собралась в гостиной. Мужчины толпились за спиной мистера Прайора, женщины – возле экономки, миссис Бойс... Море черных форменных платьев, пена белоснежных воротничков и фартуков.

В ответ на вопросительный взгляд миссис Бойс Верити покачала головой. Мужчина, который когда-то мог бы стать ее принцем, был теперь мертв. Он привез ее в свой замок, но не задержал там надолго. В конце концов она вернулась на кухню, выбросила осколки разбитых надежд в мусорное ведро и продолжала жить как ни в чем не бывало, словно и не мечтала никогда, что станет хозяйкой этого почтенного дома.

– Полагаю, нам следует телеграфировать его адвокатам, – сказала миссис Бойс. – Они дадут знать его брату, что теперь он – владелец Фэрли-Парк.

Его брату! Потрясенная внезапной кончиной Берти, Верити даже не вспомнила о наследнике. Теперь у нее дрогнуло в груди, словно заливное на блюде, которое с размаху поставили на стол.

Она рассеянно кивнула:

– Если понадоблюсь, я буду на кухне.

В своем экземпляре «Снеди Тайевана», французского повара Гийома Тиреля, там, где был напечатан рецепт золотистой курочки с кнелями, Верити хранила конверт из коричневой бумаги с пометкой «Список поставщиков сыра шестнадцатого округа».

В конверте хранилась вырезка из местной газетенки о победе либералов на выборах после шести лет пребывания в оппозиции. В уголке Верити нацарапала дату – шестнадцатое августа тысяча восемьсот девяносто второго года. В статье была помещена нечеткая фотография, с которой на Вериги смотрел Стюарт Сомерсет.

Она ни разу не осмелилась прикоснуться к его изображению – не дай Бог, запачкается. Иногда она подолгу рассматривала снимок, то поднося почти к самому носу, то положив на колени.

Мужчина на фотографии был потрясающе хорош собой – лицо героя шекспировской пьесы, все из резких линий и острых углов. Живя в сельской глуши, она наблюдала его стремительный взлет – сначала один из известнейших судей Лондона, а теперь, когда либералы снова взяли верх, ответственный представитель мистера Гладстона [2]в палате общин. Неплохо для человека, который провел первые девять лет жизни в трущобах Манчестера.

Разумеется, он добился успеха только благодаря личным достоинствам. Но и она сыграла свою маленькую роль. Верите ушла от него, оставив надежды и мечты, которые могли бы напитать вдохновением целое поколение поэтов, чтобы он смог стать тем, кем и должен был быть – человеком, к чьему лицу на газетной фотографии она не осмеливалась даже прикоснуться.

Лондон

– Мы знаем друг друга много лет, мисс Бесслер, – сказал Стюарт Сомерсет.

Стены гостиной дома Бесслеров на Ганновер-сквер были когда-то жуткого зеленого цвета. Но мисс Бесслер, приняв бразды правления домом после смерти матери, велела оклеить их обоями элегантного оттенка кармина – цвета почти чувственного, однако достаточно величественного, чтобы принимать здесь гостей вышедшего в отставку министра финансов.

Мисс Бесслер приподняла строго очерченную бровь. В этот вечер она выглядела великолепно. Глаза ярко блестели, щеки розовели, готовые налиться румянцем, а платье цвета берлинской лазури составляло драматичный контраст малиновой обивке кушетки, на которой сидели они со Стюартом, едва не соприкасаясь коленями.

– Мы были друзьями много лет, мистер Сомерсет, – поправила мисс Бесслер Стюарта.

Они познакомились задолго до того, как Бесслер официально дебютировала в свете, когда Стюарт и Бесслеры были приглашены на растянувшийся на неделю прием в Линдхерст-Холл. Стюарт стоял в саду один, курил сигарету, думая об одной особе. А она сбежала из детской, чтобы посмотреть на танцующих в бальном зале, возмущенная, что такой взрослой, умной барышне не разрешили принять участия в веселье.