Любовь сильнее расчета - Элизабет Бойл Страница 2

Элиза покачала головой:

— Забыть свое дитя? Никогда. — Она выпрямилась во весь рост. — Ребенок Джеффри заслуживает право иметь имя, дом. Почему этот младенец должен нести бремя вашего гнева из-за того, что я вышла за Джеффри Стоппарда?

Графиня, не желая отвечать, смотрела на нее ледяным взглядом. Элиза возмутилась:

— Как вы можете отречься от собственного внука?

— Я не признаю твою позорную связь с этим наглецом и не дам доброе имя нашей семьи его последышу, — прозвучал холодный ответ. — Слишком многое поставлено на карту.

— У моего ребенка должно быть имя.

Графиня подняла брови, оглядев комнату, она заметила любимую собаку своего покойного мужа.

— Если ты так настаиваешь, чтобы я дала имя твоему отпрыску, назови его Райли, — насмешливо сказала она, указывая пальцем на старую безобразную гончую.

— В честь собаки?

— Почему бы и нет? Без защиты нашей семьи или мужа ты окажешься в положении шлюхи, каковой и была для своего вероломного любовника. Райли — лучшее из имен, на какое может рассчитывать твой ребенок.

— Вы бы хотели, чтобы мой ребенок жил как…

— Незаконнорожденный, — холодно ответила графиня, отбрасывая прочь любые чувства, которые мог вызвать у нее ребенок дочери. Ее внук. Она снова глубоко вздохнула. Ребенок — не ее забота.

— Я могла бы выйти замуж за кого-нибудь еще, — тихо заметила Элиза.

Графиня покачала головой:

— Для этого у тебя слишком большой срок. Приди ты ко мне месяца два назад, можно было что-нибудь придумать. Уверена, найдутся и такие, кто взял бы тебя даже сейчас, но я не перенесу сплетен, когда в марте родится этот ребенок — через четыре месяца после поспешной свадьбы. И я не могу рисковать, предоставляя Стоппардам строить догадки о его отце.

Графиня снова взяла трость и вышла из-за стола. Она выглянула в окно — над садом занималось холодное ноябрьское утро — и нахмурилась.

— Так как же вы поступите со мной? — прошептала Элиза.

Тяжело вздохнув, графиня продолжила:

— Ты отплываешь во Францию и втайне вынашиваешь ребенка. Как только с этим будет покончено, ты можешь вернуться и выйти замуж за Тэмлина, как мы с твоим отцом и планировали. Он наследует герцогский титул своего дедушки. Ты станешь герцогиней, и все это, — сказала она, указывая пальцем на живот дочери, — будет забыто.

Элиза покачала головой:

— Нет, должен быть другой выход. Я не брошу своего ребенка.

Графиня подалась вперед.

— Ты или согласишься с этими условиями, или проведешь остаток жизни во французском монастыре. Лучше потерять дочь, чем опозорить доброе имя нашей семьи.

— Даже вы не можете быть настолько жестокой, чтобы похоронить меня в монастыре на чужбине.

Графиня гневно посмотрела на Элизу.

— Я предпочту отдать все в руки кузена твоего отца. Откажись от этого незаконнорожденного и выходи за Тэмлина.

— Мой ребенок не незаконнорожденный. Его отец — мой муж.

— Так где же он, Элиза? Где доказательства твоего брака? — насмешливо спросила графиня. — Я скажу тебе где — украдены. Так же как твоя честь и репутация украдены этим хитрым разбойником.

Она почувствовала даже некоторое раскаяние, видя, как обреченно опустились плечи Элизы. «Не все еще потеряно, дитя мое, — подумала мать. — Ты можешь вернуться и как жена Тэмлина занять свое место в обществе, и ты будешь, как и я, царствовать в нем».

Признанная красавица, с первых же дней своего появления в светских кругах Лондона шестнадцатилетняя Элиза с ее таинственным взглядом зеленых глаз вызывала восхищение поэтов. Ее изящество и легкое кокетство перенимали все — от самых знатных дам до простых любительниц подражать, и ее общества искали мужчины от семнадцати до семидесяти лет.

Элиза медленно отвела взгляд от окна. Графиня испытующе следила за ней, надеясь увидеть хоть какой-то признак того, что ее дочь на правильном пути.

— Каково же твое решение? — спросила графиня, мысленно стараясь заставить ее сделать верный выбор.

— Я поеду во Францию. — В зеленых глазах Элизы блеснула ненависть. — Но я не откажусь от своего ребенка и не выйду за Тэмлина.

Графиня мгновенно поняла, что за скупыми словами дочери что-то кроется. Надежда! Если так, она положит конец этим безрассудным чаяниям раз и навсегда.

— Не думай, что во Франции у тебя появится возможность получить свободу. Тебя будут сопровождать Эдрич и его братья. Всем им хорошо заплачено, и они не так глупы, чтобы нарушить мой приказ. — Графиня тяжело оперлась на трость. — Они отвезут тебя на корабль, и ты будешь заперта в каюте все время плавания. Капитан корабля предупрежден о твоей прискорбной подверженности припадкам безумия, и он более чем охотно согласился держать тебя под замком. Твои крики и мольбы никто не услышит, ибо тебе запрещено с кем-либо общаться. Во Франции аббатиса не даст тебе покинуть келью до рождения ребенка. И если ты по-прежнему будешь отказываться выйти замуж за Тэмлина, то останешься в аббатстве до конца своих дней. Сбежать тебе не удастся.

— Помилуйте, что же будет с моим ребенком? — тихо прошептала пораженная Элиза.

Графиня с силой стукнула тростью об пол, стараясь отогнать накопившуюся за эти два месяца горечь, разрывавшую теперь ее сердце. Она не позволит неразумной чувствительности столкнуть ее с выбранного пути.

— Меня это больше не касается, — ответила она. — Я умываю руки. Ты сделала все, что смогла, опозорив наше имя своим непристойным поведением. Время, когда ты игнорировала нас, кончилось. Если ты не одумаешься, то я объявлю, что ты умерла от лихорадки.

По зову графини вернулись лакеи и схватили Элизу.

— Я убегу от вас, мама, но я вернусь, — выкрикнула она, когда ее выводили из комнаты.

Она действительно убежала и никогда больше не переступала порог дома своей матери.

Однако Райли еще предстояло сюда вернуться.

Лондон, 1798 год

— Кузина Фелисити, мой брат смыслил в делах не больше верблюда, — махнув рукой в сторону заваленного бумагами стола, заметил Мейсон Сент-Клер, только что получивший по наследству титул графа Эшлина. — Посмотрите сюда: счета за кареты; счета за лошадей… Я заглянул в наши конюшни — у нас нет лошадей, и карет у нас тоже нет. Как я понял, купив, Фредди их тут же проигрывал в карты.

Заявление Мейсона, казалось, не произвело на его почтенную родственницу, сидевшую на диване в углу кабинета, никакого впечатления.

— Фредерик всегда утверждал, что жизнь — всего лишь игра. Возможно, тебе тоже следует играть. — И она с важным видом кивнула, словно процитировала Евангелие.

Сент-Клер взял несколько листков и потряс ими перед глазами кузины.