Когда вырастают дети - Ариадна Борисова Страница 2

Двор нежно покачивает свое ненаглядное дитя: «Спи, малыш, баю-бай…» Да, несмотря на отсутствие репродуктивных органов, он исполнил свой мужской долг по продолжению рода. Детская площадка – поздний ребенок. Ее оборудовали, завершив строительство шести домов. На звонкоголосой баловнице кокетливая девчоночья панамка в виде мухомора, но кто она – девочка или мальчик – не очень ясно. Вся в папу. Маленький дворик с одинаковым упоением лепит с девочками песочные куличи и возит с мальчиками грузовики по горкам. Или играет в войнушку…

Плоская отцовская грудь трепещет под асфальтовой броней. В углу песочницы похоронен забытый кем-то игрушечный автомат. Ветер осени забросал оружие листьями, время засыпало песком… Двор смутно помнит: повзрослевшие мальчики уходили с площади Комсомольской… Так давно… Ни один не вернулся.

Время идет, уходят дети. Что бы Двор ни думал о нежелательности ранних браков, он рад рождению новых людей. Ему подарена уникальная возможность наблюдать за человеческими птенцами день за днем, год за годом, от первых шажков до вылета из родительского гнезда. «Юность летит как крылатая птица, взлетит и умчится…» Как жаль, боже мой, как жаль! Но двор недаром подозревает в себе наличие мощного биополя: не те ушедшие на войну комсомольцы, но другие выросшие дети не однажды возвращались. Взрослые игры на поверку оказываются утомительными, а возраст отнюдь не панацея от ошибок. Двор изо всех сил старается вернуть мальчикам и девочкам их самих, настоящих.

Дворик детства примостился на груди старого двора доверчиво и уютно, как малая родина в большой. Здесь, в нехитрой конструкции железных горок, лесенок, турников, укрепляется иммунитет, оберегающий человека от равнодушия к месту, где он появился на свет. Первые синяки и шишки, полученные на щадящем песке детской площадки, можно считать прививками. Человек учится падать и вставать. Все потом поменяется – внешность, мысли, чувства, друзья, окружающий мир – и только тяга к родному Двору останется прежней. Людей всегда тянет туда, где их любили и любят.

Двор не представляет себя без людей. Кто он без них? Так, пустое место. Как ему жить, безлюдному? Никак не жить. Вот что такое любовь. А вы говорите… Но люди его удивляют. Они непредсказуемы. Люди любезны с посторонними, с близкими же часто грубы, и обижают их чаще, чем чужих. Судят строже, не в силах простить, мучают и мучаются сами, а если прощают, то так, что лучше бы ушли. Или уходят не до конца. И даже если совсем уходят, – мечутся, ищут другую любовь, оставляя после себя угли потухших костров, хотя знают в душе, что не найдут. Ох, люди! Сколько их – столько ошибок, и нет страшнее ошибки, чем опоздать с прощением и прощанием. С раскаянием… Двор не раз видел, как людей увозили в закрытых ящиках с цветами в тот таинственный двор, откуда не возвращаются…

Но вот потемнели окна, за которыми живет красивая молодая женщина с волосами цвета скошенного поля. Гаснут окна. Там, где оранжевые шторы, светло: мальчик, влюбленный в девочку из нового дома, читает перед сном. А желтая лампа в доме напротив будет гореть долго. Журналистка обязана сдать завтра утром большой материал на пятничную «толстушку».

В домах еще не спят, за окнами – суетливая, пестрая, неповторимая жизнь. Один французский писатель назвал ее человеческой комедией. Сложный жанр, но праздничный, в финале почти всегда примирение. Ночами Двор видит человеческие комедии-сны и никак не может понять: сны – это жизнь людей, или жизнь людей – сны?..

Пора на боковую. То есть для Двора скорее на спиновую. Он устраивается поудобнее. Скоро придут сны.

Двор любит, любим и счастлив новыми наблюдениями: следами двух пар сапожек на детской площадке; именем «Надя», вырезанным перочинным ножом на спинке скамьи в Новогоднем парке; очертаниями фигурки девушки в квадрате бьющего из подъезда света; летучей тенью юноши на стене… Ничто не вечно под луной, но не может же все, что Двор любит, просто взять и исчезнуть! Этого не может быть, потому что этого, как очень правильно заметил один русский писатель, не может быть нико… Ш-ш-ш… Тихо…

Всякий человек помнит запахи детства. Женя любила войти с бабушкой в нагретую солнцем теплицу, приготовленную для огурцов, и крепко втянуть в себя терпкий воздух. Он был полон мощных запахов земли, шампиньонов и медных монет, как они пахнут в запотевшей ладошке. Восьмилетняя Женя тогда понятия не имела, что этот притягательный аромат испускает выветренное, но вполне натуральное удобрение навоз.

Она видела, как соседский бульдог нюхал цветы. Значит, у него было нестандартное, по собачьим меркам, обоняние. Неправильный пес бежал-бежал за хозяином и вдруг резко остановился возле клумбы с анютиными глазками. Он нюхал их с таким наслаждением, словно ему посчастливилось наткнуться на миску сладких косточек. Никто над бульдогом не потешался, и брылястая морда сияла блаженством. А мама с папой обидно посмеялись над обонятельными восторгами Жени. Папино объяснение, откуда берется навоз, напрочь убило всю прелесть тепличного аромата. С тех пор Женя стала относиться к овощам с подозрением, моет их горячей водой с хозяйственным мылом и обдает кипятком. Вообще редко ест салаты.

Вкус к музыке тоже закладывается в человеке с детства. Классическая музыка звучала вокруг Жени все ее шестнадцать с половиной лет, но с тех восьми она больше не доверяет первым впечатлениям нюха, взгляда и слуха. Поэтому и чувство противоречия у нее обострено. И вот сегодня, как только папа затянул свои гаммы, Женя из чувства противоречия включила старый хит про кошку.

Когда-то Женя мечтала завести котенка. Мама не разрешила – у папы от шерсти мог образоваться аллергический ринит. Теперь мама говорит, что кошачьи флюиды, то есть «излучения пубертатного возраста», скоро попрут из самой Жени. Вот исполнится в марте семнадцать, и попрут.

Из большинства одноклассников флюиды уже не просто прут, а прямо-таки фонтанируют. По словам Ирэн, физиологический интеллект в их возрасте опережает в развитии мышление. Ирэн – Ирина Захаровна, классный руководитель 11-го «б». Симпатичная и не очень старая, ей, кажется, нет тридцати.

Мама полагает, что Женя не дозрела до эротических эманаций и не думает целыми днями о мальчишках, как ее сверстницы. Это правда, но и о госэкзаменах она, честно говоря, не думает. Учится средне. На дворе снежный ноябрь, а дочкина жизнь уже сплошь состоит из маминой головной боли. Женя полдня сидит за уроками, чтобы не расстраивать родителей. Под носом – учебник, глаза косят в полуоткрытый ящик стола, где лежит круглое зеркало с пятикратным увеличением. Если мама заглядывает в комнату, Женя делает вид, будто всем организмом углублена в учебу и, кроме ЕГЭ, ни о чем не помышляет. В такие моменты Женю особенно сильно что-то раздражает и что-то ей, наоборот, очень нравится. Сегодня, например, раздражают папины распевки и жуткий холод в новой квартире (мама с гордостью говорит «улучшенной планировки»), из-за которой пришлось переехать в район Красной горы и поменять школу. А нравится журнальная фотография Ренаты Литвиновой, актрисы с мягкими движениями и мяукающим голосом.