От любви не спрячешься - Рейчел Гибсон Страница 2

В полумраке незнакомой комнаты удалось рассмотреть огромную, королевских размеров, кровать, стол – из тех, что встречаются только в отелях, – и бра на стенах. Телевизор показывал воскресные утренние новости, впрочем; практически без звука. Соседняя подушка пустовала. Однако на тумбочке красовались массивные серебристые наручные часы, а звук воды за закрытой дверью ванной подтверждал худшие опасения Клер и подсказывал, что ночевала она не в одиночестве.

Клер откинула одеяло и выползла из постели, с ужасом обнаружив, что от вчерашнего роскошного наряда остались лишь розовые трусики «танга». Она подняла с пола розовый бюстгальтер и почти в отчаянии начала оглядываться в поисках платья. К счастью, вскоре оно обнаружилось на небольшом диване в обнимку с голубыми вылинявшими «ливайсами».

Увы, сомневаться не приходилось: снова произошло несчастье. Так же, как и прежде, в юности, после определенного момента праздничного вечера ей уже не удавалось вспомнить ровным счетом ничего.

Да, она помнила торжественную церемонию в соборе Святого Джона – Люси выходила замуж. Помнила свадебный прием в отеле. Помнила, что шампанское постоянно заканчивалось – то и дело приходилось наполнять бокал заново. Помнила, как через некоторое время перешла на добрый старый джин с тоником.

С этого момента картина утратила четкость. Сквозь хмельной туман расплывчато проступали танцы – кажется, дело было еще на свадебном приеме. Потом вспомнилось, как она изображала всю группу «Куин» сразу и распевала знаменитый хит «Велосипедные гонки» – тот самый, в котором ребята упоминают «девушек с толстыми задницами». Но это происходило уже в каком-то другом месте. В воспоминаниях промелькнули подружки Мэдди и Адель: они сняли номер в отеле, чтобы Клер смогла хорошенько выспаться и наутро предстать перед Лонни в ясном уме и твердой памяти. Фигурировал и бар. Неужели она успела даже посидеть в баре? Возможно. Но на этом воспоминания обрывались.

Клер надела бюстгальтер и попыталась застегнуть крючки; задача оказалась сложной. Направилась в сторону дивана к платью. По дороге споткнулась о блестящую розовую босоножку. Перед глазами явственно возникла сцена в гардеробной: Лонни и техник.

Сердце защемило. Впрочем, времени на воспоминания о боли и изумлении, равно как и на долгие рассуждения о смысле неожиданного зрелища, не оставалось. С Лонни, разумеется, придется разобраться, однако, прежде всего, необходимо как можно скорее выбраться сначала из этого номера, а потом и из отеля.

Забыв о расстегнутом бюстгальтере, Клер схватила розовое шифоновое облако. Натянула на голову и принялась сражаться с непокорными юбками и воланами. Дергалась и крутилась, тянула и толкала до тех пор, пока, наконец, платье не заняло положенное место на талии. Запыхавшись, она просунула руки в узкие бретельки и начале сражение с молнией и целым отрядом крошечных пуговок на спине. Шум воды внезапно стих, и внимание Клер сосредоточилось на закрытой двери ванной. Не сводя глаз с вражеской цитадели, она схватила с дивана сумочку и, сопровождаемая шелестом шифона, бросилась к выходу. Одной рукой Клер придерживала подол длинного платья, а другой пыталась на бегу подобрать с пола босоножки. В жизни случаются неприятности значительно более серьезные, чем пробуждение в номере неизвестного отеля, сказала она себе. Дома надо будет спокойно поразмыслить на эту тему.

– Уже уходишь, Клареста? Так рано? – раздался за спиной низкий мужской голос совсем близко, почти над ухом.

Клер резко остановилась возле самой двери. Кларестой ее не называл никто, кроме матери. Голова закружилась. Сумочка и одна из босоножек с глухим стуком упали на ковер. Бретелька сползла с плеча, а взгляд остановился на белом полотенце, обернутом вокруг нижней части отлично накачанного брюшного пресса. С русых волос на загорелый живот скатилась капля, и Клер отважилась поднять глаза к четко очерченным мышцам груди. Анатомический рисунок проступал сквозь загорелую, покрытую кудрявыми мокрыми волосами кожу. Второе полотенце висело на шее. Ее взгляд поднялся выше: сильная шея, покрытый жесткой щетиной подбородок. Еще выше: ироничные, насмешливые, дразнящие губы. Клер перевела дух, набралась смелости и посмотрела в зеленые, опушенные густыми ресницами глаза. Эти глаза она знала с раннего детства.

Человек прислонился к двери ванной и преспокойно сложил руки на широкой груди.

– Доброе утро.

Голос звучал не так, как в тот последний раз, когда она его слышала. Теперь он был значительно ниже – голос не мальчика, но мужа. А вот улыбка совсем не изменилась, осталась такой же, как двадцать с лишним лет назад, когда, чуть насмешливо улыбаясь, он уговаривал ее играть в войну или в индейцев, в больницу или в короля горы. Каждая игра неизменно заканчивалась потерей, причем теряла, всегда Клер. Деньги. Достоинство. Одежду. Иногда и то, и другое, и третье сразу.

Не то чтобы ему приходилось очень уж долго уговаривать се. Клер никогда не удавалось устоять ни перед улыбкой, ни перед ее обладателем. Но ведь она давно уже не та одинокая маленькая девочка, в жизни которой каждое лето возникал красноречивый мальчишка-фантазер со снисходительной и в, то, же время неотразимо притягательной улыбкой. Мальчишка, способный в два счета покорить беспомощное сердечко.

– Себастьян Вон.

Улыбка засветилась в зеленых глазах.

– А ты выросла и похорошела с тех пор, как мне довелось в последний раз видеть тебя голой.

Крепко сжав корсаж платья, Клер обернулась и прижалась спиной к двери. Ощутила кожей прохладное дерево – молния так и осталась расстегнутой. Заправила за ухо непослушную прядь каштановых волос и попыталась улыбнуться. Для этого ей пришлось покопаться в самых дальних уголках души: там, где на всякий случай, про запас, хранились хорошие манеры. Из этих кладовых появлялись подарки хозяевам званых обедов и благодарственные записки им же на следующий день. А рядом хранилось самое ценное: доброе слово – если уж не добрая мысль – для каждого, с кем сталкивала жизнь.

– Как поживаешь?

– Хорошо.

– Ну и славно. – Клер облизнула пересохшие губы. – Полагаю, ты приехал навестить отца? Наконец-то.

Себастьян перестал подпирать дверь и потянул за конец полотенца – того, которое висело на шее.

– Эту тему мы закрыли еще вечером.

Он принялся вытирать волосы. В детстве они были совсем светлыми, а на солнце отливали золотом. Сейчас немного потемнели.

Судя по всему, закрыто было уже немало тем, да вот только Клер ничего не помнила. Да и не хотела она ни о чем думать.

– Мне известно о смерти твоей мамы. Сочувствую.

– Это мы тоже закрыли. – Он опустил руку к нижнему полотенцу.

О!

– Что же привело тебя в город?

Последние сведения о Себастьяне Воне, известные Клер, были таковы: он служил в морской пехоте где-то очень далеко – то ли в Ираке, то ли в Афганистане, то ли вообще бог знает где. А их последняя встреча произошла, когда ему было лет одиннадцать-двенадцать.