Дорогая, где Бобстер? - Эдриан Маршалл Страница 2

После этих слов Эмми чувствовала себя, как кофе, который ее отец вечно забывал утром на включенной конфорке. Она вот-вот готова была зашипеть, вздуться пузырями праведного гнева и выплеснуться кипятком прямо на идеально чистую Никову рубашку. Зачуханная телка! Вы только подумайте! И этими губами он смел прижиматься к ее щеке!

Ну ладно, Ники, ты сам напросился. Ты так боишься выглядеть неудачником?! Ну так получай!

— Зачуханные телки бывают только у неудачников, Ник Майер. — Эмми сконцентрировала в улыбке все ехидство, на которое была способна. — Так что ты теперь настоящий лузер. А Тайлер мне всегда твердил, что этот диагноз у тебя по жизни.

Тайлер, правда, говорил ей кое-что другое, но зато Эмми попала в самую точку.

Красивое лицо Ника пошло красными пятнами. Эмми не без удовольствия отметила, что он наконец сбросил с себя худенькую ручку Анны, которая вцепилась в него, как птичья лапка в соломенный прутик. Эмми не стала дожидаться, когда из уст Ника вырвутся словосочетания похлеще «зачуханной телки», и, громко хлопнув дверцей кабинки, за которой целовалась сладкая парочка, побежала по коридору.

Возле школьных ворот ее настиг окрик Тайлера, которому не терпелось узнать, куда это Эмилия Даглборо сбегает посреди уроков. Эмми на бегу повернула к Нему зареванное лицо и со злостью, словно Тайлер был виновником всех ее несчастий, крикнула:

— Отстань! И вообще, хватит за мной бегать!

Лицо Тайлера вытянулось, как кусок резины. Он поправил очки, словно надеялся, что они изменят смысл слов, брошенных Эмми. Она слышала, как он что-то крикнул ей вдогонку, но ей было уже совершенно наплевать, что именно.

Она перевела дух лишь в нескольких шагах от дома — мысль о том, что придется общаться с предками и родственниками, которых ее мать, Айрис, и отец, Джордж, пригласили уже к сочельнику, заставила ее задуматься о том, где можно посидеть в одиночестве и как следует пореветь. Дело осложнялось тем, что Эмми убежала из школы раньше обычного, но это было вполне объяснимо с учетом того, что с завтрашнего дня начинаются рождественские каникулы. К тому же Эмми не слишком-то привлекала перспектива помогать взрослым с подготовкой к празднику. Какой уж тут праздник, когда на душе скребутся три тысячи самых когтистых кошек.

Эмми сразу подумала о чердаке. Во-первых, она уже не раз пряталась там от житейских бурь, а во-вторых, на чердак можно было подняться без риска привлечь к себе чье-либо внимание. Достаточно было отогнуть от забора доску, проникнуть в заднюю часть сада, зайти в небольшую пристройку, заваленную хламом, который, по словам бережливой Айрис, обязательно пригодится, подняться по узким и редким деревянным ступенькам и ты уже на чердаке, в своем маленьком царстве без подданных.

Свой план Эмми осуществила почти безукоризненно. Почти — потому что ее почуял Бобстер, вездесущий старина Бобстер, любивший Эмми больше, чем Джорджа, которому был обязан своим появлением в доме. К счастью, Бобстер отличался не только великолепным обонянием и слухом, но и умом, а потому не стал приветствовать юную хозяйку раскатистым лаем, а удовольствовался лишь тем, что легонько ткнулся носом ей в щеку и ласково лизнул шершавым языком.

В обмен на молчание Эмми пришлось взять Бобстера с собой на чердак. В конце концов, он единственный друг, из-за которого у нее нет неприятностей.

Просидев на чердаке около часа, Эмми окончательно пришла к выводу, что она самый несчастный подросток на свете. Во всяком случае, среди тех своих сверстников, которых Эмми знала довольно неплохо, она уж точно получила бы пальму первенства за неудачи.

— Ты только подумай, Бобстер… — устав от внутреннего монолога, Эмми решила хоть с кем-то разделить свою душевную драму, — со мной все время что-то случается. Вспомнить хотя бы детство. В детском саду я дала лучшей подруге Бетси свою любимую игрушку, а та не только ее сломала, но и всю вину свалила на меня. В младшей школе Эрни, мой сосед по парте, которому я дала списать сочинение, соврал учительнице, что я всю дорогу пялилась к нему в тетрадь. А потом Мадлен Джонс, которую я считала лучшей девочкой в классе, разыграла меня со своими подружками и украла одежду, когда мы переодевались после бассейна. Мне тогда пришлось вылезать из раздевалки, закутавшись в простыню. Жуть! Как это было унизительно, — поежилась Эмми. — Но самое паршивое, что этот случай мне припоминали до самой старшей школы. А теперь? Теперь, когда у меня появилась хоть какая-то популярность и со мной стал встречаться самый классный парень в школе, моя лучшая подруга наврала ему с три короба и закрутила с ним сама. И все это перед каникулами. А я так надеялась, что мы проведем их вместе… — На глаза Эмми навернулись слезы.

Бобстер, пожалев свою несчастную хозяйку, подобрался к ней поближе и устроился около ее ног.

— Только ты меня и понимаешь, — вздохнула Эмми. Мысль о том, что она самая-самая несчастная, немного согрела душу: в конце концов, самым-самым, пусть даже и несчастным, быть лучше, чем прозябать в сером мирке, лишенным как радостей, так и невзгод. — И почему я такая наивная дура?! Просто жуть! Вечно кто-то водит меня за нос и выставляет какой-то имбецилкой. А я, как будто у меня и впрямь работает только одна извилина, продолжаю вестись на разводки своих типа друзей. Когда мы подружились с Анной, я во всем ей помогала: решала за нее задачки по математике — ведь бедняжка не могла справиться даже с простецким уравнением, — писала за нее сочинения — ведь она не могла описать даже картинку с цветком и вазой. А когда Анна убегала на свидания с парнями, кто втюхивал ее предкам байку про дополнительные занятия по истории? Ведь было время, когда наша Анна думала, что войну между Севером и Югом развязал Авраам Линкольн… Конечно, имбецилка Эмми делала для Анны все: если дружить, так разбиваться для друзей в лепешку. Нет уж, хватит с меня! — Эмми тряхнула головой и провела рукой по мокрым щекам. — Больше я никому не буду верить. Никому и никогда. И помогать тоже не буду — пошли они все…

Эта мысль настолько придала Эмми сил, что она порывисто вскочила и тут же ударилась головой о полку, которую много лет назад кто-то поставил на старенький сервант.

Эмми тихо заскулила, потирая ушибленный затылок, и тут же услышала скрежет: неаккуратно поставленная полка накренилась. Еще чуть-чуть — и полка свалилась бы на Эмми, но она успела удержать ее рукой, крикнув Бобстеру, чтобы он отбежал подальше. Полка все-таки свалилась, но, благодаря задержке, наделала куда меньше шуму и разрушений, чем могла бы.

С полки, давно лишившейся стекла, свалились несколько тетрадей, два школьных дневника и толстый ежедневник в фиолетовом переплете, сделанном под кожу. На обложку ежедневника обладатель зачем-то прилепил прозрачным скотчем листочек, на котором красовалась надпись, сделанная, как показалось Эмми, детской рукой: «Мой задачник».

Будь Эмми менее наблюдательной и более равнодушной к математике — она хоть и справлялась с этим предметом, но не слишком-то жаловала его, — то, возможно, никогда не залезла бы в ежедневник. Однако ей показалось странным, что кто-то мог превратить такую красивую и большую записную книжку в какой-то дурацкий задачник.