А и Б сидели на трубе... - Алика Смехова Страница 2

Зато он прекрасно готовил, обожал ребенка, отвозил Арину на концерты и спектакли, часами поджидал ее в холле, спокойно принимал ее поклонников и про жизнь с Ариной говорил: «Если масть пошла, сидишь как в теплой ванне».

Толик оставался с сыном, когда Арина уезжала на хлебную халтуру, а вернувшись, она находила дома подвыпившего мужа за красиво сервированным столом, полным вкусной еды. Толик называл ее «белой рабыней» и хотя считал, что потребность в деньгах мобилизует человека на новые свершения, сам работать не спешил. Он любил ухаживать за домом, напоминавшим ему о провинциальном детстве, мамином огороде и фруктовых деревьях, которые поздним летом приходилось сторожить от соседских мальчишек. Он посадил на участке каштаны, как у него на родине, и осенью Арина с Толиком, как в детстве, собирали гладкие мраморно-коричневые плоды.

Семейная жизнь текла тихо и размеренно. Как все меццо-сопрано, по утрам Арина любила поспать и рано просыпалась только в те дни, когда репетицию назначали на двенадцать тридцать. Нужно было распеться. Она это делала не только под душем – к великому огорчению Толика. Когда в театре готовился новый спектакль, режим вообще был очень жестким, но бывали и периоды славного безделья. Тогда в теплые дни они приглашали друзей и жарили на лужайке перед домом шашлыки. Арина смотрела, как играет ее ребенок, и напевала ему веселые песенки. Рядом возился щенок: сбылась мечта детства – они завели собаку, добрую овчарку Музу. Все было мирно и уютно. Обнимая Арину, Толик твердил как заклинание: «Девочка моя, ты есть у меня». А зимой, долгими вечерами, в той же компании, они сидели у камина, где потрескивали дрова. И все бы хорошо, если бы Толик не пил так, словно загуливал по экзотическим странам:

на столе перед ним сменяли друг друга ром, текила, граппа, виски. Он и в подпитии оставался предупредительным и нежным, но в такие моменты его обычные шутки уже раздражали. Через год после рождения сына она стала избегать секса, уверяя себя и мужа, что половая жизнь плохо влияет на голос и перед спектаклем ей необходим полный покой. Комнат в доме было достаточно, и в конце концов они стали спать раздельно.

Пела Арина много, иногда по шесть ведущих партий в месяц: Далилу в «Самсоне и Далиле», Полину в «Пиковой даме», подругу Виолетты Флору в «Травиате», Любашу в «Царской невесте», Кончаковну в «Князе Игоре», Ольгу в «Евгении Онегине». Перед спектаклем обычно назначали спевку, а за несколько дней – уроки. Нагрузка была приличная, но денег, которые она получала в театре, на безбедную семейную жизнь, конечно же, не хватало. Вне театра работы почти не было, разве что иногда – концерты и корпоративы. Так потихоньку выветривалось выходное пособие Семена. Толик об этом как будто даже не задумывался, похоже, он считал, что перед ним – скатерть-самобранка, а значит пиршеству не будет конца. Арина с грустью смотрела на убывающий счет в банке и вздыхала: «Господи, спасибо за то, что у меня есть сын и муж!». Да, она теперь точно знала, что одна на Новый год не останется – потому что поедет на очередную халтуру: новогодние праздники – по-настоящему хлебное время для артиста. Но халтура не самое страшное в жизни. А Арина любила повторять запавший в душу афоризм: «Все самое прекрасное на этой земле достается ценой великого страдания». Ради своей тихой жизни она была готова терпеть многое.

По вечерам Арина и Толик имели обыкновение гулять по поселку с собакой Музой, и однажды во время прогулки Толик сообщил, что решил наконец заняться бизнесом, а то он «странно мерзнет» в ожидании своего часа. С этого времени на вечернем моционе непременно обсуждались проблемы реализации закупленных Толиком товаров. Пытаясь развивать товарооборот, Толик требовал, чтобы Арина отказалась от политики «белый верх, черный низ» и согласилась участвовать в его бизнесе, предлагая привозимые им вещи в театре и на корпоративах. Они ссорились, и Толик называл ее «законченным зверем», обвинял в беспечности и утверждал, что она не заботится о семье.

– У тебя напрочь отсутствует чувство ответственности! – возмущался он.

По всему дому валялись муранские свиньи, которых он купил в Италии по случаю наступающего года Свиньи и уже не чаял куда-нибудь их пристроить. Толик считал, что без свиней Арина не должна выходить из дома, тем более на корпоратив.

– Ну при чем тут ответственность?! – недоумевала она. – Как ты себе это представляешь?!

Толик зло сопел и даже убегал на несколько шагов вперед, но потом останавливался, ждал ее, и они вместе шли дальше. Разве это ссора? – успокаивала себя Арина. Подумаешь, свиньи… Гуляя с Толиком вечерами вдоль дачного поселка, она была почти уверена, что счастлива.

Халтурой, которую холодным ноябрьским утром сосватал Валентин, был пятидесятилетний юбилей жены одного из сотрудников неизвестной ей доселе фирмы. На первый взгляд это было обычное для таких случаев собрание: дамы в вечерних платьях, мужчины – в смокингах, но Арине оно показалось странным. Роскошные интерьеры плохо сочетались с облезлым фасадом дома, видавшего лучшие времена. Никогда прежде ей не доводилось видеть, чтобы венецианские люстры, растапливавшие своими лучами бриллианты и безжалостно высвечивавшие пот на мужских лысинах, висели еще и в дурно пахнувших туалетах. Женечка, аккомпаниатор, тоже выглядела несколько растерянной среди этой необъяснимо скромной роскоши.

«Не заплатят», – оглядываясь по сторонам, подумала Арина, а вслух спросила стоявшего рядом Валентина:

– Что здесь происходит?

– Люди шифруются, – ответил тот.

– Зачем?

Арина знала Жеребцова много лет. Он, как это у него называлось, «продавал певцов». Про него шептались, что, помимо этого, он еще поставляет поющих девочек на вечеринки олигархов. Толик, познакомившись с Валентином, сказал, что работать с ним можно, доверять – нельзя, «а снять его может только снайпер». Арина и сама знала, что Жеребцов человек нечистоплотный, но между ней и Валентином конфликтов не возникало. Она вообще предпочитала ни с кем не ссориться, снисходительно относилась к чужим недостаткам и надеялась на ответную благожелательность.

Оказалось, что в «Эоле» Валентин отвечал за культурную программу на корпоративах.

Вот она, удача! Толику не в чем будет ее упрекнуть.

– Валь, у Толика свиньи муранские, – не стала скрывать своей радости Арина. – Может, кто купит, хороший подарок под елку…

– Слушай, у меня от прошлого года козлов девать некуда, а ты со свиньями!

– Это был год Собаки, не Козла!

– Да какая разница, все равно головная боль! Слушай, тебе-то что за дело до свиней? Живи по первому тарифу и не суетись!

Наконец настал ее черед, и, волнуясь, Арина вышла на сцену. Концертмейстер заняла свое место за роялем, Арина немного подышала, успокаиваясь, потом кивнула и с первых же нот поняла, что все пройдет хорошо. Программу свою она отработала давно. Это был набор известных арий – Кармен, Розина и Мнишек, – способных вызвать сильные эмоции у состоятельных людей, которым надоела попса и захотелось классики. Арина смотрела в зал, и все лица, мужские и женские, сливались для нее в одно размытое бледное пятно, и было в этом зрелище что-то тягостное. Правда, из всей массы лиц одно выделялось. Это было узкое мужское лицо с колючими пронзительными глазами. Оно казалось удивительно европейским среди более привычных, скуластых и круглых. Арина пела. Незнакомец неотрывно смотрел, а ей стало неловко, и она даже успела испугаться, что собьется или не возьмет трудную ноту. Но все закончилось хорошо. Последние такты заглушили аплодисменты и отодвигавшиеся стулья: мужчины вставали. В зале было хорошее эхо, и казалось, что хлопавших намного больше, чем на самом деле. На поклонах Арина улыбалась, – не столько толпе, сколько своим воспоминаниям о том, как шикают в театре меломаны, если кто-то начинает аплодировать раньше времени, когда еще не отзвучал последний такт.