Женский клуб по вторникам - Лиза Бэт Коветц Страница 2

Однажды на школьной экскурсии, когда ей было четырнадцать, она встретила пожилого джентльмена, который сказал, что в переводе с латыни ее имя означает «свет». Лакс радовалась этому до тех пор, пока тот же самый джентльмен не стал появляться в школе, где она училась, представляясь ее мужем. Его быстро поймали и вернули в больницу, из которой он сбежал. Однако Лакс так и не смогла выяснить, лгал он или сказал правду о ее имени. Друзья советовали ей забыть об этом и говорили, что имена не имеют значения. Но это событие уже заронило прекрасное семя мысли глубоко внутри нее. Мысль о том, что слова имеют глубокий смысл, дремала внутри Лакс в ожидании лучика солнца, который заставил бы ее прорасти.

— Я присоединяюсь к вашей, ну, писательской штуке, — заявила Лакс однажды во вторник за ленчем. И уселась во главе стола в конференц-зале. При этом ее фиолетовая мини юбка задралась, обнажив дырку на полосатом чулке цвета фуксии с голубым, спешно замазанную прозрачным лаком для ногтей, чтобы предотвратить дальнейшее расползание по ноге.

«О нет, не присоединяешься, — хотела сказать Эйми. — Подними свою задницу со стула и проводи ее обратно на свое секретарское место. Этот час ленча мой».

Если бы она произнесла эти слова вслух, быть может, у Лакс задрожали бы губы, может быть, она вышла бы из комнаты в слезах. А может, и нет. Лакс могла бы послать Эйми к черту и остаться на своем стуле, но Эйми не суждено было это узнать, потому что у нее не хватило мужества или прямоты, чтобы воспрепятствовать Лакс и приказать ей убраться из клуба.

И вот так Лакс с ее неразборчивыми рукописями, читать которые было непросто из-за слов «значит» и «типа», а ими была усеяна вся ее речь, стала членом литературного клуба Эйми. После первого выступления Лакс (что-то про дохлую кошку, которую ее бойфренд переехал на мотоцикле) между всеми остальными членами клуба через корпоративный Е-мэйл распространилось новое правило: «Никакого смеха, как бы смешно Лакс ни выражалась». Когда в составе клуба осталось всего лишь трое, Эйми могла бы почувствовать по отношению к Лакс благодарность за ее упорное пребывание в нем, хотя бы по причине того, что так их было больше. Но она не чувствовала ни капли благодарности. Постоянное присутствие Лакс, ее юношеская неопытность и невежество с каждой неделей раздражали Эйми все сильнее.

Марго Хиллсборо узнала о клубе из офисных сплетен и сразу же забыла об этом, пока не увидела женщин, которые вошли в конференц-зал с бумагами в руках и спустя час вышли оттуда, обнимая друг друга и вытирая слезы. «И мне бы так, — подумала Марго. — Я умею писать, — сказала она себе. — Я сделала успешную карьеру, выражая свои идеи и аргументы на бумаге. Конечно, я смогу написать что-то новое и интересное». Марго ломала голову в поисках нити, за которую она могла бы ухватиться, чтобы женщины из писательского клуба поняли, что она талантлива. Если бы только ей удалось придумать глубоко трагичную и непохожую на другие историю, она тоже получила бы свою долю душевного тепла и общности, которые просачивались из конференц-зала каждый вторник после ленча. Она все еще ждала прихода вдохновения, когда вторничная группа Эйми начала свой эротический этап.

Внезапно Марго словно прорвало, и она только успевала записывать свои фантазии. А потом, держа в руках листы бумаги с написанной на них историей, она бесстрашно вошла — Марго умела ходить только так — в конференц-зал, прервав повествование Лакс, села и таким образом присоединилась к ним, даже не будучи приглашенной.

— Хочешь, начни после меня, потому что я почти закончила, — сказала Лакс и снова уткнулась в свое непристойное произведение.

— Да, если остальные не против, — вежливо ответила Марго.

— «И потом, да, потом, когда он кончает, это похоже на радостное мычание», — продолжала Лакс читать свою историю.

— Радостное мычание, — повторила Брук, словно пробуя фразу на вкус и оценивая ее качество.

Лакс настороженно взглянула на нее и продолжила:

— «Потом это мычание становится громким, точно, и потом он, я имею в виду, звук его оргазма, он, типа, сотрясает всю комнату. И эта девушка, да, она, типа, прифигевает от того, как он кричит, да, потому что она знает, что он знает, что соседи могут их услышать, да, так, ха-ха! А потом все заканчивается. Конец».

Лакс сложила лист бумаги пополам и быстро села.

— Я прошу прощения, это все? — спросила Брук, наклонив голову в недоумении.

— Это все, — сказала Лакс. — Конец, я же сказала, конец. Ты что, оглохла?

— Да, это все. Это конец. У кого-то еще есть истории? Марго, ты готова прочитать нам свой рассказ? — поспешно спросила Эйми, которой хотелось побыстрее закончить с этим, оставить позади Лакс с ее болезненной восприимчивостью.

— Ты правда написала «ха-ха!» в твоем рассказе? Или это была твоя реплика как редактора? — вежливо осведомилась Марго.

Лакс крутанулась на стуле и уставилась на Марго, пытаясь понять, хотела ли та оскорбить ее этим вопросом. Но на открытом лице Марго играла полуулыбка, и Лакс решила, что ей ничего не угрожает.

— Я написала «ха-ха!», — подтвердила она.

— Ну и отлично! — изо всех сил пыталась перевести беседу в другое русло Эйми. — Спасибо, Лакс. Кто-нибудь еще хочет почитать?

— Постой. Я, кажется, пропустила что-то в твоем рассказе, — сказала Брук, обращаясь к Лакс.

— Что же это? — спросила Лакс, стараясь сохранять непринужденность в голосе. Она пробилась в эту комнату, имея на то свои причины. Если она будет продолжать занимать оборонительную позицию каждый раз, как заподозрит нападение, ей не получить от этих женщин того, что она хочет.

— Она не кончила, — произнесла Брук.

— Не кончила.

— Почему?

— Просто не кончила.

Брук снисходительно посмотрела на Лакс, такую молодую, такую хорошенькую, такую глупую.

— Твоя героиня фригидна? — спросила она, насмешливо покачав головой и ее светлые волосы, собранные в безупречный конский хвост, заструились волнами.

— Черт, да нет же! Просто это не входит в рассказ. Это вне, как его, поля зрения автора, точно.

Лакс начала складывать свою рукопись. Когда та превратилась в крошечный сверток, который уже больше нельзя было сложить, она засунула его в свою оранжевую сумку с бахромой.

— Хорошо, — не унималась Брук. — Но я думаю, в твоей истории девушка тоже должна кончить. Я к тому, что это сделает историю лучше. Я имею в виду структуру произведения.

— Она не кончит. — Лакс упрямо стояла на своем.

— Почему?

— Потому что в сексе есть вещи, которые намного важнее самого секса, — сказала Лакс. И поставила на этом точку.

Брук молча, смотрела на Лакс, пережевывая ее слова и обдумывая прозвучавшую фразу, оценивая женщину, которая эту фразу произнесла. Когда-то Брук вовсю посещала светские балы. Но все эти белые платья действовали на нее удручающе.