Черный клевер - Елена Вернер Страница 2

На лестничной площадке было тихо. Вот уже шесть лет Лора тщательно прислушивалась к малейшему шороху за спиной. Последние два – пока запирала дверь квартиры. Она догадывалась, что произошедшее с ней вряд ли когда-то повторится хотя бы отчасти, но ничего не могла с собой поделать. В конце концов, это только говорят, что молния никогда не ударяет дважды в одно дерево. На деле же история знает американского лесничего Салливана, которого молния била семь раз, или майора Саммерфорда, в которого молния попала трижды, а в четвертый раз разрушила его надгробный камень. А ведь человек куда злокозненней природного явления… Так что Лора предпочитала держать ухо востро и не испытывать теорию вероятности на себе. К тому же она так и не заставила себя ни разу за прошедшие годы воспользоваться лифтом, хоть и жила теперь на последнем этаже. Кате, которая как-то раз спросила, почему та не едет вместе с ней, Астанина пояснила, что пользуется возможностью размять ноги после сидячей работы. Прозвучало правдоподобно. Сейчас лифт стоял где-то ниже, и его сетка, опоясанная лестничными маршами, выглядела клеткой дремлющего василиска.

Стоит на мгновение прикрыть глаза, и кошмар повторяется. Заикающиеся автоматические двери, закрыться которым мешают плечи, крик, ватный поцелуй тишины, сердечная дробь, которая нарастает и вот-вот оборвется. Теплое и липкое, мокрая ржавчина на руках. Тошнота. Ужас, от которого ощетинивается тело. Оглушительное облегчение. Оно было перед тем, как осознала… Случившееся. Никогда больше Лора не чувствовала облегчения, а в тот, последний, раз оно было – преступно. Убийца.

Она убила человека, и не было еще ни дня, когда бы она об этом не вспомнила.

Лора вышла во двор, и в лицо дохнуло осенней прелью. Ночью прошел дождь, асфальт уже высыхал, весь в темных язвах луж и раскисшей листвы. Лора села в машину, завела двигатель и чутко прислушалась, пытаясь разобрать в его гудении что-нибудь несвойственное, неполадку, малейшее несовершенство. Может быть, младенческое лепетание масляного фильтра или шелест с присвистом от растянувшегося ремня генератора… Старое «Рено» и Лора, они были союзниками, соратниками, коллегами, и женщине жизненно важно было знать, если с автомобилем что-то не так. Но все звучало, как всегда, идеально. Лора вполне могла есть с грязной тарелки и не убирать в комнате месяцами, но ее машина всегда была вычищена, вымыта от лобового стекла до пепельницы в задней двери. Иногда по воскресеньям она натирала внешнюю поверхность автомобильных шин черным кремом для обуви, а раз в четыре недели непременно обрабатывала весь кузов японской полиролью, любовно оглаживая фланелью блестящие скаты. Один человек, помнится, назвал ее маньячкой. Сам такой.

Только теперь, положив руки на руль, Лора заметила, как дрожат пальцы. Можно было свалить все на кофеин, но кофе она выпила всего чашку и даже толком не избавилась от дремоты. Тут другое. И даже на недосып не списать. Вязкое чувство с неприятным металлическим привкусом. Лоре захотелось ошибиться в своих предчувствиях. Потому что уже давно в ее жизни ничто не менялось к лучшему. Только наоборот. Вспомнилась вдруг бабушка, которая наказывала ей никогда не произносить вслух фразу «Что день грядущий мне готовит?»…

– Я однажды утром сказала так, еще в студенчестве, – делилась бабушка, не помня уже, что рассказывает эту историю не в первый и даже не в десятый раз, – а потом пошла на экзамен и завалила его. С тех пор это для меня плохая примета. И для тебя, стало быть, тоже, ведь ты моя внучка.

Меньше всего женщине, сидящей за рулем недорогой иномарки, подходило это домашнее, трогательное слово «внучка» – да и бабушка давно ушла в лучший мир. В зеркале заднего вида Лора мельком встретилась взглядом со своим отражением, хмурым, светлоглазым, со взъерошенными на затылке стрижеными волосами, забывшими расческу, и заломом у рта, который с каждым днем пролегал все глубже, все заметнее. Это от того, что она часто неосознанно покусывает щеку, нервы ни к черту. Сегодня ей исполнилось тридцать три.

Машина вынырнула из отверстой пасти двора, ощерившейся полуголыми пламенеющими кленами, и скользнула на проспект Мира. Среди дробной разрозненности мыслей Лора нащупала ту, что возвращалась с навязчивым постоянством: дорожный мир похож на подводный. Навстречу пронеслась «Мицубиси», голубовато-бирюзовая, призрачная в утреннем слабом свете, с хищной акульей мордой и раскосыми светящимися глазами. С неповоротливостью сома вдоль обочины плыла поливальная машина, распустив мокрые сомовьи усы, словно щупая ими перед собой и в стороны. За ней телепалась крохотная старенькая «Ока» – ни дать ни взять килька.

Лора связалась с диспетчером.

– Семьдесят девятая на связи.

– Доброе утро, семьдесят девятая, – радостно отозвались в динамике. Лора узнала эту девушку, самая приветливая из всех. На сердце, как на дождливом горизонте, немного прояснило.

– Первый Саратовский проезд, дом семь. Ближайшее метро «Текстильщики». Расчетное время прибытия?

Лора прикинула. Дороги еще совсем пустые.

– Пятнадцать-двадцать минут.

– Хорошо, семьдесят девятая. Дерзайте. Счастливого пути! – пожелала диспетчер и отключилась.

В голове Лоры уже выстраивался маршрут. Она принципиально не пользовалась навигатором, но справлялась неплохо. Только начиная работать таксисткой, она сразу дала себе обещание выучить Город и – освободиться, выйти на волю по-настоящему. Затеряться в потоке машин. Быть скользящей, невесомой, непривязанной. Только то, что находится в голове, знала она, и принадлежит человеку по-настоящему. Только то, что знает его тело. Это нехитрое, но очень важное знание о мире она получила, когда потеряла все остальное. Такой опыт полностью все меняет. Пока сложение и вычитание не выучены, ими невозможно пользоваться, это просто абстракция, и калькуляторы тут не помогут.

Теперь, два года спустя, Город был врезан в извилины ее мозга так же крепко, как в землю, на которой стоял, в семь холмов, излучину реки и канал. Он по-прежнему не принадлежал ей, но его изображение, оттиск – да. Теперь она сама стала себе навигатором.

Город, словно дитя Франкенштейна, создан из разных кусков, сшитых грубо и наскоро, огромными серыми стежками эстакад и тоннелей. Мрачное индустриальное великолепие юго-востока: сущий Детройт. Обвившаяся пуповина развязок МКАДа и Третьего транспортного, огромные трубы ТЭЦ, из которых ночами поднимается изумрудно-зеленый светящийся инфернальный дым, труба Капотни, толчками выбрасывающая в темное небо пламя нефтяного факела и затягивающая черноту оранжевым заревом. Южный порт, подтыкающий низкие тучи металлическими костями подъемных кранов, с вереницей груженых контейнеров и десятилетним слоем пыли, и летом, и зимой сквозь снег покрывающим ларек с шаурмой и стопку камазовых покрышек у вывески шиномонтажа. Неспокойные вороватые окраины и заводские слободки, куда такси вызывают редко и только по ночам: такси стоит недешево, но метро закрывается в час, а ходить там с наступлением темноты – еще дороже. Там люди боятся садиться в незнакомые машины, но все-таки садятся на свой страх и риск, а Лора в свою очередь рискует, соглашаясь их везти. Такой вот общественный договор. Хотя, конечно, если учитывать ее прошлое, она изначально меньше них достойна доверия. В сущности, как много убийц может встретиться лицом к лицу в Городе? Лора горько усмехнулась – больше, чем кажется. Это ведь не рубец, не клеймо на лбу, первому встречному не видно…