Прости за любовь - Таня Винк Страница 2

После слов Тайки Лена покурила в туалете – тогда она еще могла себе это позволить, – послонялась по коридорам и решила вечером поговорить с мамой. Потому что без Димы не видела смысла в жизни. Мама попросила тайм-аут для разведки.

Через неделю мама сказала, что Дима перспективный, и они пошли к Хованским в гости. Не просто так – была веская причина: Тамара Николаевна и Лариса Алексеевна закончили мединститут ровно двадцать пять лет назад.

Через год Лена и Дима поженились – это было самым счастливым событием в ее жизни. А потом было всякое. Нет, он не изменял ей – если бы изменял, она бы убила его. А потом себя. Невыносимая мука вот так любить: чем дальше, тем мучительнее, но даже если бы она с самого начала знала, через что пройдет, все равно не отказалась бы от своей любви. Ни за какие земные блага. Как можно отказаться от наслаждения слышать его голос, прижиматься носом к ложбинке над ключицей, вдыхать его запах, целовать плечи? Смотреть, как он в задумчивости поглаживает висок, как пьет, ест. Особенно когда голоден, когда откусывает большие куски и проглатывает почти целиком. А потом ляжет на диван и сразу засыпает. А она садится поблизости и смотрит, смотрит… У него красивое тело, сильные руки. С годами он становится все более привлекательным, а она… Нет, не становится. Но Дима говорит, что сейчас она лучше, чем когда они впервые встретились. Любимый врунишка… Когда он рядом, она млеет оттого, что он рядом, пусть даже его мысли где-то – ей больше ничего не нужно, ведь она больна самой сладкой болезнью во вселенной – любовью. Да-да, любовь – это болезнь, она приравнивается к наркомании и алкоголизму, у нее даже есть свой шифр в международном классификаторе болезней F63.9. Лена верит в магию чисел, вот и тут она сложила цифры: 6+3+9, получила 18. А что такое восемнадцать? Три раза по шесть, 666… Она больна дьявольской болезнью. Это правда.

Лена повесила плащ в шкаф и прижала ладонь к еще маленькому животу. Дима далеко, но его частичка зреет в ней. Это счастье…

И горько заплакала.

* * *

Мало кто любит февраль. Вот март – это другое дело. А если начистоту, то после января должен быть март.

Февраль любить не за что: серый, грязный, морозный. Не месяц, а сущее наказание. Под ногами коварный лед, над головой такие же коварные сосульки – все время чувствуешь себя беспомощной мишенью. Все проклинаешь, увидев в «Синоптике» веселенькую фразу: «Долгожданный февральский морозец…» Ложь! Никто его не ждал. Из-за него столько страданий! Окоченевшие колени, пальцы, красный нос с каплей на кончике, обувь, покрытая белыми разводами. Эти разводы остаются навсегда! Холод настолько влажный, что не спасает даже суперпуховик. К концу месяца так устаешь от непогоды, что нет сил ни на работу, ни на вечеринки, ни на шопинг. Не хочется высовывать нос не только на улицу, но из-под одеяла тоже. Не нравится тот, кого видишь в зеркале. Все валится из рук, даже руль автомобиля.

Скорее всего, День влюбленных празднуют для того, чтобы хоть как-то оправдать существование этого нелепого месяца, в котором даже количество дней непостоянно. Ну, и еще чтоб вытрясти денежки из окоченевших влюбленных – окоченевших не душами, а телом. С первого февраля магазины устраивают скидки, подтягивая ко Дню влюбленных еще и женский праздник, но покупателей все равно раз-два и обчелся – не всем по карману даже со скидками. В основном в магазины заглядывают озябшие. Погреться и заодно поглазеть. В восемь утра темно, приполз с работы – темно. Даже котов во дворе нет – они не дураки, сидят в подвалах на трубах отопления, марта ждут. Вот первого марта все будет иначе, даже если мороз. Не важно. На календаре март – и точка! И этот, в зеркале, так улыбается! А чего не улыбаться – весна!

Но в Киеве пока февраль, утром туман, днем слякоть, вечером тонкая корочка льда на ступеньках у подъезда. Шлепнешься – и обязательно ругнешь дворника, расторопного и улыбчивого трудягу, будто он один должен сражаться с этой погодой.

Дима тоже боролся с февралем как мог. На работу ездил к десяти, а то и к одиннадцати – он же директор. Он сам все придумал, сам нашел специалистов, сам распределил полномочия и обязанности, и теперь ему оставалось только контролировать и вмешиваться там, где без него никак. А вот Яровой приходил раньше всех, в начале девятого, сразу после выгула собаки. С Юрой Яровым они учились в инженерно-строительном институте и единственные из всего курса получили дипломы с отличием. Потом работали в разных местах, а Юра еще закончил исторический факультет университета – так, ради интереса.

Однажды они встретились в метро. Юра сказал, что работа у него нудная, что зря потратил время на строительный институт, а Дима послушал и предложил посмотреть, над чем работает его фирма. Юра посмотрел и остался. Некоторые умники утверждали, что археолог-шизофреник (почему археолог обязательно шизофреник, Дима так и не понял) развалит успешное предприятие, и ошиблись – через полтора года они запатентовали первое изобретение, а потом еще четыре. И это благодаря Юркиным «шизофреническим» дотошности и скрупулезности.

Когда Дима предложил завоевывать Киев, холостяк Юра без колебаний покинул родной Харьков. Ему было все равно, где жить, – от перемены места жительства его привычки не менялись. Собрался Юра быстро: положил в машину множество картонных коробок с коллекцией древностей, добытых на раскопках, посадил лабрадора Давинчи на переднее сиденье, закрыл квартиру и уехал. В Киеве жила его сестра, очень занятая дамочка, у которой не было ни мужа, ни детей – только бизнес. Она с удовольствием приняла Юру со всем добром и свалила на него домашние дела, вплоть до уборки. Домой она приходила только ночевать, да и то не всегда. Отпуска Юра проводил в археологических экспедициях в качестве внештатного сотрудника исторического музея, откуда привозил очередной артефакт. Но он не был стопроцентным ботаником, несмотря на очки и гладкую, как бильярдный шар, голову. От ботаников он отличался маленькими черными усиками, почти как у Пуаро. Они топорщились, когда Юра думал, и блестели, когда он пил водку или обсуждал футбольный матч.

За завтраком Дима проверил почту. На работе времени не будет: такое впечатление, что сотрудники сидят в засаде и ждут, когда приедет шеф, чтобы броситься к нему со своими проблемами. Он открыл ящик и улыбнулся – пришло письмо от отца Николая. Священник поздравлял с днем ангела – даже открытку прикрепил – и сообщал, что все хорошо.

Они познакомились два года назад. Отец Николай, которому было лет около девяноста, сколько именно – никто не знает, приехал в офис с помощником совершенно расстроенный. Помощник был более спокоен. Он показывал снимки, а отец причитал: «Чем прогневали?», «За что такая кара?» – и заглядывал в глаза, будто Дима с Юрой знали ответ. На снимках была церковь второй половины восемнадцатого века, стоящая над рекой на высоченном холме. В фундаменте со стороны склона была трещина, в которую можно было просунуть спичечный коробок. Собственно, он там уже торчал, помощник позаботился и сунул – для наглядности. Удивительно, как церковь простояла почти двести пятьдесят лет на таком крутом склоне! Настолько крутом, что по нему невозможно было спуститься к реке, разве что кубарем скатиться.