Зима Джульетты - Вера Колочкова Страница 2

– Сынок, вы так мало с этой Варей знакомы… Хотя я предполагаю, что ты мне на это ответишь. Да, дело в не сроках знакомства, конечно. Можно годами узнавать человека и так до конца его и не узнать. Нет, нет, дело в другом…

– Мам, не напускай туману, давай конкретику. Желательно по пунктам и с аргументацией. Почему, по-твоему, Варя мне не подходит?

– Хорошо, хорошо… Скажи мне, Гош, Варя ведь с мамой живет, да?

– Ну да…

– Насколько я обладаю информацией, она очень давно живет с мамой? То есть отца у нее не было?

– Почему – не было? Был… Не от святого же духа дети рождаются. Был, но ушел из семьи, когда Варюхе то ли пять лет было, то ли шесть… В общем, соплячка еще была. Она его и не помнит почти.

– Значит, ее одна мама воспитывала?

– Ну да… А к чему ты клонишь, не пойму?

– И замуж ее мама больше не выходила? И отчима у Вари не было?

– Да нет же, говорю тебе!

– Во-о-от… Во-от! Вот тут собака и зарыта, Гош! Очень опасная собака!

– Не вижу на горизонте никакой собаки, мам. И вообще… Какая связь?

– А такая. Самая примитивная, но железно непробиваемая. Дело в том, что девочка, выросшая без отца, никогда не сможет построить нормальную семью, понимаешь? Такая девочка умеет жить либо одна, либо с мамой. Нет, она, конечно, очень хочет жить с мужчиной, чтобы все как у всех… Но не получается у нее. Не умеет. У нее стереотипы полностью отсутствуют, понимаешь? В психической природе навыка к полноценной семейной жизни не заложено. И результат всегда один и тот же выходит – весьма плачевный… Такой брак заранее обречен на неудачу.

– Да? И откуда ты постулаты такие выкопала, интересно? Из Домостроя? Или из телевизора об этом рассказывали? Смешно же, мам.

– Нисколько не смешно. Потому что это правда, сынок.

– Хм… Правда, говоришь? А как насчет мальчиков?

– Не поняла… Каких мальчиков?

– Ну… Если следовать этой твоей логике… Я ведь тоже…

– Что – ты тоже? При чем тут?..

– Ну, ты же так уверенно декларируешь про стереотипы, про навык к полноценной семейной жизни! Можно подумать, будто я рос в семье, где отцов и отчимов было – завались сколько! У меня ж тоже… Как это… В психологической природе навыка не заложено! Так что мы с Варюхой на равных условиях. Она без навыка, я без навыка… А дальше уже – чистая математика! Отсутствие навыка, помноженное на отсутствие навыка, дает положительный результат! И весь твой Домострой и телевизор летит к черту! Или по твоей логике как-то по-другому получается и отсутствие отца либо отчима в семье мальчика за исходную точку не принимается?

– Георгий! Прекрати сейчас же! И вообще… замолчи! Ты что, совсем не чувствуешь, как сильно меня обижаешь? Что за тон ты взял? Да как ты можешь… Ты же знаешь прекрасно, что… Ты же все, все про меня знаешь… И про отца…

Юлин голос звенел слезой, но она знала, что не заплачет. Позвенит голос и перестанет, и ничего. Слезы – это ж откровенно гнилой аргумент в любом споре, чистой воды шулерство. Но и то, как сын яростно бросился на ту сторону баррикады, ей совсем не понравилось. И потому замолчала, отвернулась к окну, переплела руки кралькой под грудью. Дурацкая такая кралька, простоватый бабий жест, совсем ей не свойственный. Говорят – вдовий. Но ведь она и есть вдова. Если по большому счету, без допущений. Нельзя же сказать про женщину – почти вдова или неофициальная вдова.

– Извини, мам. Я совсем не хотел тебя обидеть, извини, пожалуйста.

Голос у Гоши прозвучал мягко, виновато. Можно сказать, проникновенно. Она хотела было повернуться к нему от окна, махнуть непринужденно рукой, разлепив свою дурацкую кральку, и улыбнуться, и сказать что-нибудь хорошее, ничего, мол, бывает, обоих нас понесло, только в разные стороны. Но Гоша вдруг заговорил снова:

– И тем не менее, мам… Давай сделаем так – будем считать наш разговор неудавшимся. Не знаю, может, у тебя сегодня настроение плохое. Но ты все равно должна принять мое решение, я прошу тебя, постарайся, пожалуйста. Ты же у меня умница. Я вообще удивляюсь, что на тебя нашло.

– Тебе этого не понять, сынок.

– Почему? Я прекрасно все понимаю! Да, тебе не просто меня отпустить. Ты привыкла, я привык. Мы замечательно жили с тобой на общей родственной территории. В любви, в понимании, и котлетки у тебя вкусные. Ты не думай, я очень это ценю.

– Что ценишь? Котлетки?

– Ой, зачем ты так? Хватит, а? Ну да, трудно, но не смертельно же!

– Да не о моих трудностях речь, как ты не понимаешь. Как раз о твоих трудностях, которые ты сам себе старательно готовишь. Ну вот скажи… Что, обязательно в загс бежать, да? Оно тебе прям приспичило? А просто встречаться нельзя, что ли? Влюбился – так и люби. Я же не против. А брак – это другое, это серьезно, это большая ответственность! Откуда у тебя такая стремительность взялась? Или… Или?!.

Спина у Юли напряглась, но от окна она так и не повернулась. Дыхание вдруг перехватило. Но Гоша понял ее с полуслова. Он всегда понимал ее с полуслова.

– Нет, мам, Варя не беременна. В том-то и дело, что я просто так женюсь, по свободному волеизъявлению. Можно сказать, в кайф женюсь.

– Что значит – в кайф?

– Это значит, по любви. И больше нет других поводов. И этим все сказано. Тебе придется меня отпустить, мама. Ну… Давай будем считать, что я просто поставил тебя в известность, если по-другому не хочешь принять… Хорошо, мам? Только без обид!

– Хорошо. Как скажешь, Георгий. Будем считать, что ты поставил меня в известность. И на том спасибо.

– Ма-ам… Ну что ты, в самом деле, опять начинаешь.

– Все, Георгий, все. Наш неудавшийся разговор закончен.

Он стоял, ждал, когда она обернется. Не обернулась. Замерла перед окном как статуя Командора в голубом домашнем костюмчике. Подтянутая, стройная, с вихорками модной стрижки на затылке. Друзья ему всегда завидовали – такая молодая и клевая мать, такая продвинутая. Вот вам и продвинутая! Уперлась с ревностью, как домостроевская дремучая баба. Еще и это холодное напоследок – все, Георгий, все…

Она очень редко называла его Георгием, только когда морозилась. Вообще-то в обычной их домашней жизни, гармоничной и отнюдь не морозной, он был просто Гошей. А еще чаще – Гошиком. А он называл ее Мамьюль. Просто соединилось в одно от мамы Юли, и получилось Мамьюль… Уютное, дорогое, округло ласковое, как пушистый помпон на ее домашних шлепанцах, как всегда свежее полотенце в ванной, как чистая наглаженная рубашка по утрам, как сырники на завтрак да изумительной вкусноты котлетки на ужин.

Да, жили, как говорится, не тужили. Росли корнями из одной лунки. Без всяких там комплексов, о которых любят потрындеть зануды психологи. Хотя… Теперь выясняется – были комплексы, что ли? Затаились и не показывались, а сейчас вылезли и расцвели махровым цветом? Да ну, ерунда… Просто Мамьюль во временном ступоре пребывает. Очнется, и все будет хорошо. Они же всегда понимали друг друга. Они мать и сын, одна семья, хоть и фамилии у них разные. Мама Симонова, а он – Луценко. По отцу. Которого, кстати, Гоша никогда не видел…