Дорога цариц - Александр Прозоров Страница 2

Горшков оказалось два — один во главе стола для боярина и холопов, его верных слуг и воинов, а второй — внизу, на ближнем к дверям краю, для женщин и детей. И хотя Борис при своих одиннадцати годах даже в отцовском доме считался за ребенка, однако оказаться среди баб ему все равно стало невероятно обидно.

После ужина, никого не спросясь, мальчишка забрался на полати, уполз к дальней стене, прижался к бревнам, лег на живот, подсунул под голову шапку и затих, больно прикусив губу.

Сказать, что на душе у него было тоскливо — значило ничего не сказать. Всего через три года после матери потерять отца, а вместе с тем — родной дом, привычную жизнь, мечты и надежды… Почитай — ничего не осталось. Вообще ничего, окромя рук, да ног, да головы! Боря стал никому не нужен. Никто его больше не любил, не желал ему счастья. Никто теперь не пожалеет, не поможет, угощением вкусным не поделится, никто ничего просто так никогда не подарит. Пустота. Впереди осталась только черная бессмысленная пустота. Прямо хоть руки на себя накладывай!

Неожиданно рядом послышался шорох, мальчику в бок уткнулась голова в платке.

— Ты чего тут прячешься, Борь? — прошептала девочка.

— Он меня изведет, Иришка, — неожиданно даже для самого себя ответил паренек. Разумеется, так же тихо. — Как есть изведет! Не надобен я ему, мешаю.

— Ты про дядюшку? — неуверенно переспросила сестра.

— А про кого еще? — скрипнул зубами мальчик. — Броню отцовскую и саблю, вона, сразу прибрал! Сказывает, пусть служивый пока носит, дабы зря не лежала. И дом наш сразу вычистил, посадить кого-то желает, и со старостой за барщину сговорился. Нешто дядя Василий так просто обратно все и отдаст, как подрасту? Да и будет ли чего отдавать? Дом обживут, броня посечется.

— Не может такого статься, — мотнула головой Ирина. — Он же дядя наш! Отцу нашему брат!

— Может, и брат. Ан землица отцовская ему страсть как нужна! Своей-то, знамо, еле хватает, с каши на воду перебивается. Детям оставить и вовсе нечего.

— У дяди Васи нет детей.

— Он здоровый, еще родит!

— Наговариваешь ты, Боря… — после долгой заминки все же возразила девочка. — Он нас любит. Он отцу нашему беречь нас обещался. Они же братья!

— Ага! — буркнул Борис. — Такие братья, что младшего-то, Дмитрия, выжили!

— Он сам сбежал! Без спросу! — торопливо ответила Ирина. — Предал всех! Вона, бабушка сколько раз ругалась!

— Это они нам нынеча так говорят! — упрямо буркнул мальчишка. — Вот токмо земли-то на него у деда не имелось. Токмо батюшке и дяде Василию, и то еле хватило! Оттого и выжили! И меня дядька за землю мою тоже сживет!

Он вцепился зубами в шапку, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Девочка тоже замолчала, с трудом веря в услышанное.

Со стороны печи послышался шорох, на полати заглянула старая боярыня:

— Иришка, Боря, это вы здесь шушукаетесь?

— Мы, бабушка, — призналась девочка.

Пожилая женщина помолчала, тяжко вздохнула:

— Ох, сиротинушки вы мои бедные… Прогневался, вестимо, господь… Ну, горюйте, горюйте. Поплачьте — легче станет.

От такого пожелания паренек едва не прокусил шапку, из глаз сами собой выкатились две слезы. Он тряхнул головой и зло прошептал:

— Сбегу я, Иришка! Не хочу жизни такой! С дядькой не останусь!

— Куда, Боря? — испуганно прошептала девочка.

— А все равно куда! — решительно выдохнул младший Годунов. — Коли Дмитрий, дядька, сбежал, почему я не смогу? У него, сказывают, все хорошо! При дворе царском жирует! Чем я хуже?!

Что на такое возразить, шестилетняя малышка не нашлась.

Слухи про младшего брата из семьи Годуновых ходили разные. Чаще его ругали — как предавшего свой род, свою семью, бросившего братьев и родителей. Но иногда поминали и то, что при государе Иоанне Васильевиче он видным боярином стал, богатым, при высоком месте. Вот токмо не восхищало сие никого. «Иудиными сребрениками» возвышение Дмитрия старшие Годуновы называли и никому удачливого родича в пример не ставили.

За окном, затянутым промасленным полотном, вскорости стемнело, на полати полезли девки и холопы. Весенняя ночь коротка, уставшим людям хотелось выспаться. При чужих ушах сироты своего разговора продолжить, понятно, не смогли. Однако маленькая Иришка, прильнув к брату, все же спросила в самое ухо:

— Ты ведь меня не бросишь, да?

На рассвете обитатели усадьбы снова собрались за общим столом. Быстро подкрепились, поделив меж собой печенную накануне репу и мелкую копченую рыбешку: плотву, окуней, подлещиков.

— Я с Косачем ныне на Бежерин луг поеду, — поднялся из-за стола боярский сын Василий Иванович, одетый ради буднего дня в простую холщовую рубаху и такие же бесцветные порты. — Там ныне все ужо оттаяло, пахать впору. А ты, Хмыряга, с Борисом к Рыжему россоху отправляйся, там еще два стога нетронутых стоят. Оба сегодня на двор перевезите, ибо сена над хлевом совсем не осталось.

Дворовым девкам хозяин никаких приказов не давал — ими супруга распоряжалась. Да хлопоты хозяйственные и без того все известны: коров доить, свиньям очистки да буряки запаривать, прочей скотине свежий корм задавать, из-под скотины солому загаженную выгребать.

Хмурый паренек выслушал указания дядюшки, ничего не спрашивая и не переча. Помог одетому в истрепанный кафтан плечистому рыжебородому холопу собрать один из возков, насадив колеса на оси и закрепив их вбитыми в отверстия деревянными штырями, завел в оглобли лошадь, помог надеть на нее и затянуть хомут, сам открыл ворота и махнул выезжающему холопу:

— Ты поезжай, Хмыряга, я опосля нагоню. До ветру отлучиться надобно. Не дотерплю.

— А куда идти, знаешь?

— К россоху, — пожал плечами Борис. — Что я, дедовского поместья не помню?

— Тогда поспешай. — Холоп тряхнул вожжами, и телега бодро выкатилась на утоптанную дорогу.

Паренек медленно закрыл створку, оглянулся через плечо. Двор был пуст.

Борис сорвался с места — схватил с поленницы одну из стоящих там корзинок, метнулся к погребу, нырнул в дверь. Быстро выгреб какие-то клубни с правого ящика, сдернул висящие слева темные палки, тут же выскочил обратно на свет, забежал за амбар и оставил корзину там. Потом поднялся на крыльцо и приоткрыл дверь:

— Иришка, ты здесь?! Мы с Хмарой поехали!

— Я слышу, Боря! — выглянула в сени девочка.

— До вечера! — громко повторил паренек, вошел в дом.

Малышка тоже перешагнула порог, сделала шаг навстречу. Брат протянул руку, тихонько провел пальцами ей по щеке — и Ира сразу все поняла, почувствовала. Схватила его за руку.

— Не оставляй меня, Боренька! — торопливо зашептала она. — Не оставляй меня с ними! Миленький, братик мой… Не бросай!