Полночное солнце - Триша Кук Страница 2

С нетерпением жду, когда дойдут до буквы «Р». Ра… Ре… Рид! Наконец-то названо имя Чарли! Я уже предвкушаю, как вот-вот увижу его в мантии, красивого и торжественного. Представляю себе, как чудесные глаза посмотрят в объектив из-под четырехугольной шапочки. Но в эту самую секунду в комнату врывается мой отец.

– Кэти Прайс! – грохочет он.

На лице у него дурацкая улыбка, а в руке свернутый в трубочку лист. «Уф! Давай не сейчас, ладно?» – фыркнула бы на моем месте другая девчонка, но я только смеюсь. Ведь я понимаю: папа пытается сделать так, чтобы мне было весело и я не чувствовала себя отрезанной от сверстников. Как водится, он перестарался, но огорчать его мне не хочется. Не он же виноват, что я сижу на кровати, а не стою на сцене вместе с одноклассниками.

Хотя нет. В некотором смысле он виноват. И мама тоже. У них обоих был рецессивный мутировавший ген, из-за которого развилась моя болезнь. Но они не нарочно передали его мне.

– Чего это ты вырядился?

– Так положено всем преподавателям и выпускникам, – отвечает папа, подавая мне шляпу.

Я беру ее и надеваю. Отец протягивает мне от руки заполненный аттестат. Теперь я выпускница средней школы, прошедшая курс обучения на дому. В сноске даже указано, что мною набрано двадцать четыре вузовских зачетных балла. Я улыбаюсь папе и жму его руку. В такие минуты я особенно ценю то, как хорошо он меня знает. Он понимает, насколько для меня важны успехи в учебе. Ведь приобретение знаний – это то немногое, в чем солнце не может мне помешать. И я хотела бы выделяться среди других умом, а не только болезнью, которая поражает одного человека из миллиона. Папе не нужно этого объяснять.

– Как лучшая ученица выпуска, вы, вероятно, подготовили прощальную речь? – спрашивает он.

Я поправляю на голове шляпу и думаю, что бы сказать по случаю этого дня, который, если честно, не такой уж и особенный.

– В первую очередь я бы хотела выразить признательность директору школы, – начинаю я.

– Не стоит благодарности, – говорит папа, и глаза его весело поблескивают.

– Спасибо преподавателю испанского языка…

– De nada [1]. – Отец дотрагивается до полей воображаемой шляпы.

– И преподавателю английского языка…

Папа делает легкий поклон:

– Учить вас было одно удовольствие!

– А еще я официально заявляю: учитель гимнастики не ведал, что творил.

Отец прижимает руку к сердцу:

– Нечестный ход! Я собирался вручить тебе это, но теперь…

Он машет у меня перед носом открыткой, а когда я пытаюсь ее схватить, отдергивает руку. Я пожимаю плечами, как будто мне ничуточки не интересно. Он признает поражение и, бросив конверт мне на колени, плюхается рядом со мной на кровать. Я достаю огромную открытку с банальной мультяшной звездочкой в шляпе выпускника. Цветистая надпись, сделанная тем шрифтом, который используют в комиксах, гласит: «На STARт взрослой жизни!» Я закатываю глаза:

– Никогда не видела более дурацкой открытки!

– Знаю, – кивает отец без улыбки. – Три магазина обошел, чтобы найти такую. Готова получить подарок?

Это неожиданность! Я хлопаю себя ладонью по рту и, не убирая пальцев, спрашиваю:

– Какой?

Отец вскакивает и выбегает в коридор, а через секунду возвращается с потертым гитарным футляром, к которому прилеплен красный бантик. Внутри самый замечательный инструмент из всех, какие я когда-нибудь видела. Корпус, темный по краям и светлый в центре, украшен перламутровым орнаментом. Я беру гитару и легко провожу рукой по гладкой поверхности, пока пальцы не натыкаются на маленькую неровность. Оказывается, это инициалы: «Т. Дж. П.».

– Мамина? – спрашиваю я, расширив глаза.

Папа кивает:

– Та, детская, уже маловата для тебя. – Он показывает в угол, где висит гитарка, на которой я играю, сколько себя помню. – Но эта, конечно, старая. Если хочешь поновее…

Я покачала головой, не дав ему закончить. Чушь какая-то. Мамина гитара – все равно что частичка ее самой, которая теперь всегда будет со мной. Мне показалось, что брешь, оставленная маминой смертью в моем сердце, стала чуть-чуть меньше. Хотя полностью она, наверное, никогда не зарастет.

– Какая красивая… Спасибо!

Папа обнимает меня, я обнимаю его. Несколько секунд мы сидим, прижавшись друг к другу, и оба чуть не плачем. Наконец я высвобождаюсь. Воцаряется неловкое молчание.

– Ну ладно… Постарайся уснуть, – говорит отец, целуя меня в лоб. – Я горжусь тобой, Орешек.

Еще совсем светло, но тому, кто может выходить на улицу только ночью, имеет смысл спать днем. Я не жалуюсь: большинство моих ровесников мечтают о таком распорядке. Я это точно знаю, ведь очень многие подростки выходят в Интернет именно в ночные часы, и совсем не потому, что у них такая же проблема, как у меня.

Гуляя в «Фейсбуке», «Снэпчате», «Инстаграме» и блогах, я вижу: ребята моего возраста стараются жить так, чтобы ничего не пропускать. Они боятся оказаться в стороне. Ну а я иногда думаю, что можно бы познакомиться с кем-нибудь, если у нас на первый взгляд много общего. Иногда добавляю комментарии. Но сама никогда ничего не выкладываю и никому не посылаю личных сообщений. Будет ужасно неловко и обидно, если человек, с которым я связалась, отреагирует на мою болезнь так же, как дети в начальной школе.

Хуже всех была девочка по имени Зои Кармайкл. Когда мне поставили диагноз, она пустила слух, что я вампир. Ну и началось. Меня все стали бояться, приклеили мне кличку Кровопийца. Никто, кроме лучшей подруги Морган, больше не разговаривал со мной. Потом мы с папой начали выезжать в соседние города, чтобы посмотреть кино и поесть мороженого. Там не нужно было терпеть таких, как Зои, которая показывала на меня пальцем, если вечером мы отваживались выйти на прогулку. Эта традиция сохранилась до сих пор, так что можете представить, какие неизгладимые впечатления я тогда получила.

Вот почему я предпочитаю все знакомое и не ищу новых друзей. Не хочу подпускать к себе тех, кто будет надо мной издеваться. Сегодняшний день не исключение. Вместо того чтобы погрузиться в мир, в котором активно живут мои сверстники, я засыпаю в обнимку со своей чудесной старой новой гитарой.

Мой «ночной» сон прерывает шум за окном: машины гудят, девчонки и парни гикают, все веселятся. В этом могла бы участвовать и я, если бы у Морган были хорошие отношения с кем-нибудь из класса. А она ни с кем не дружит. Особенно плохо они ладят с Зои, с чьей легкой руки меня прозвали Кровопийцей. Морган говорит про нее: «Она все такая же стерва с поганым языком. Удивляюсь, как она до сих пор не схлопотала по своей противной физиономии. При ее-то загрязненной карме!» Ну так вот. Если моя подруга сегодня ни к кому не идет праздновать, то и я не иду.