Траектория полета - Карен Уайт Страница 2

– Помни, – прошептал Жиль ей на ушко, нежное, как цветок. – Помни: ты в моем сердце.

Боясь передумать, он быстро передал Колетт в распахнутые объятья мадам Боско. Глаза женщины наполнились слезами, когда она приняла всхлипывающего ребенка.

– Мы позаботимся о ней, пока ты не вернешься. Мы уже предупредили детей.

Жиль кивнул, вспоминая, как мать Колетт гладила белокурые локоны дочери, достал из кармана открытку и протянул ее мадам. Края открытки истрепались, разлохматились – он так часто брал ее в руки и перечитывал, что фотография пляжа с невероятно белым песком отпечаталась в его памяти. Мадам взяла карточку, ее большой палец закрыл иностранную марку.

– Если что-нибудь случится, напишите моему другу. Здесь его имя и адрес. Если я не смогу вас найти, поеду к нему. – Он помолчал. – Спрячьте ее. Так будет для вас безопаснее. Не задавайте вопросов.

Мадам Боско кивнула, и он заметил, что рука, которая держит открытку, дрожит.

– Буду молиться о том, что, когда все закончится, я верну вам в руки и Колетт, и открытку.

Жиль печально посмотрел на нее.

– Надеюсь, Бог услышит ваши молитвы. Мои давно до него не доходят. – Подняв чемодан, он поставил его на порог. – Будьте с ним осторожны. Я уложил кое-что драгоценное, память о нашем доме и семье.

Жиль в последний раз прижался губами к мягким локонам Колетт.

– Au revoir, ma chérie [5]. Я вернусь за тобой, обещаю. Сколько бы времени ни прошло.

Дочь смотрела на него снизу вверх глазами своей матери, большими и темными.

– Ne va pas, Papa! [6] Не оставляй меня.

Мадам взяла девочку на руки, но та принялась вырываться, отчаянно дрыгая ногами.

– Да хранит вас Бог, пока мы не встретимся вновь, – проговорила мадам.

Жиль положил ладонь на ее руку и крепко сжал. Скорбь, как цемент, сдавила его горло.

Он быстро зашагал к полю и, оглянувшись в последний раз, побежал. Он слышал крик дочери, и ему казалось, что он слышит плач умирающих пчел, которые падают на иссушенную землю, оплакивая все, что было хорошего в прошлом.

«Пчела собирает мед с цветка, стараясь причинить ему как можно меньше вреда, и оставляет цветок неповрежденным и свежим, каким он был до нее».

Джорджия.

Апрель 2015.

Новый Орлеан

Воспоминания – воры. Подкрадываются, когда ты меньше всего ожидаешь, прижимают холодные руки к твоему лицу, душат. Даже в самые жаркие дни от них веет холодом, посреди ночи они будят тебя резким тычком. Дед однажды сказал мне, что воспоминания – как вода из крана, а кран можно отвернуть или завернуть по желанию, и что когда я стану такой же старой, как он, я научусь это делать. Видимо, я пока недостаточно стара: мои воспоминания всегда в положении «включено», в голову так и льются картины и обрывки разговоров, которые я мечтаю забыть.

Возможно, это и объясняет мою одержимость антикварными часами, старыми шкафами и винтажной одеждой; мое очарование старинными книгами с их ветхими страницами, разрозненными предметами из фарфоровых сервизов и ржавыми замками и ключами. Как будто мне в руки попали некие реликты, чтобы я могла заполнить ими свое прошлое, заменить ими собственные воспоминания.

Больше всего я любила старый фарфор. Он давал мне возможность проживать чью-то воображаемую жизнь, принимать участие в семейных сборах и праздниках, разыгрывать чужую роль. Несмотря на уверенность моей семьи в том, что из меня не выйдет ничего путного – а может, как раз благодаря ей, – я нашла дело, которое не только полюбила, но которое мне по-настоящему хорошо удавалось. Я стала экспертом по антиквариату, востребованным консультантом – и веским доказательством того, что можно стать кем-то новым, совсем не тем, кем был раньше. Если бы научиться еще отключать непрошеные воспоминания, то, наверное, я смогла бы уютно раствориться в этой новой жизни, которую создала себе из старинного фарфора и мебели, выброшенной на помойку.

Обмакнув ватную палочку в чистящий раствор, я провела ею по тонкому спиральному узору железного замка́, лежащего на моем столе. Висячий замок в форме щита я нашла на распродаже усадьбы в Нью-Хэмпшире, в коробке со старой конской упряжью. Мистер Мэндвилл, мой босс и владелец антикварного салона «Биг Изи Гэлери», скрепя сердце позволил мне туда поехать. У меня был хороший глаз и еще лучший нюх на такие вещи, и после восьми лет работы у мистера Мэндвилла он, наконец, начал мне доверять. Когда объявили распродажу, я изучила историю владения и его хозяев, чтобы иметь представление, какого рода сокровища могут таиться в коробках, составленных в углу грязного сарая или придвинутых к стенам затхлого чердака.

Не сказала бы, что работа приносила мне много счастья или что я так успешна, как хотела бы, но в моей жизни не было никого, кто мог бы меня об этом спросить. Никого, кто подержал бы зеркало, чтобы я увидела себя такой, какой стала… или какой была раньше – целиком и полностью уверенной в том, что я – не более чем серая посредственность. Моя мать как-то сказала, что она никогда не считала себя посредственностью. А вот я – считала. И даже держалась за это убеждение изо всех сил, хотя бы потому, что оно делало меня на нее непохожей.

Я выдвинула глубокий ящик письменного стола – в нем клацнули и зазвенели десятки различных ключей и замков, собранные мною за долгие годы. Поиск подходящих друг другу ключей и замков был одной из маленьких глупых игр, в которые я играла сама с собой. Я уже зачерпнула наугад горсть ключей, когда звон колокольчика возвестил: входную дверь кто-то открыл. По воскресеньям кабинеты и галерея на первом этаже закрыты, и я никого не ждала. Именно потому и пришла сегодня в таком виде: в старых джинсах-клеш с обтрепанными краями, слишком низко сидевших на бедрах, футболке шестидесятых годов, шлепанцах и с дурацким хвостиком на затылке.

– Джорджия? – окликнул меня мистер Мэндвилл с лестницы. Галерея располагалась в помещении старого хлопкового склада на Чапитулас-стрит, каждое слово эхом отскакивало от голых кирпичных стен и деревянных полов.

Я приподнялась было из-за стола, однако замерла, услышав второй мужской голос и шаги двух пар ног на ступеньках.

– Джорджия?

Зная, что он наверняка видел мою машину на парковке, я вновь села за стол, надеясь, по крайней мере, спрятать шлепанцы.

– Я здесь, в кабинете, – крикнула я без надобности, когда шаги затихли за дверью. – Входите.

Мистер Мэндвилл открыл дверь и махнул своему спутнику, приглашая войти. На фоне высоченных потолков и огромных окон большинство людей, включая моего босса, казались карликами – но не гость. Он был очень высок, ростом, наверное, под два метра, с густыми и волнистыми светлыми волосами. Как человек, по роду занятий изучавший красивые объекты, я сразу отнесла его к таковым и даже не постаралась замаскировать свой оценивающий взгляд.