Ради тебя одной - Иосиф Гольман Страница 20

Потом они еще долго базарили, пытаясь родить пару идей в запас. Однако процесс что-то не пошел. Ефим понял, что пора закругляться, но боялся упустить суперидею и тянул с закрытием прений.

Копирайтер Петя уже снова нагло спал. И ничего не попишешь: творческий контингент, черт бы его побрал. Ефим вдруг с некоторым смущением подумал, что Орлову с ним, Береславским, тоже может быть не всегда сладко.

– Все, мужики! – прервал он дискуссию. – Последний заход. Одно предложение. Слоган к соусу чили. Кто «покупает»?

– Я, – некстати проснулся Петя.

– Говори.

– О чем? – спросил копирайтер и икнул. Ефим поморщился: запаха дешевого коньяка он не любил. Остальные заржали.

– Мы ждем слоган про соус чили, уважаемый Петр Игнатьевич! – разозлился Береславский.

Чтобы дети не дрочили,

Покупайте соус чили!

– бодро продекламировал копирайтер.

– Дас ист фантастик! – оценил Береславский под общее ржание. – По домам.

На улице уже давно стемнело.

«Еще день прошел…» – подумал Ефим, уютно устраиваясь в «аудюхе». Левое боковое стекло было грязное, а правое – абсолютно прозрачное, как новенькое.

«Оно и есть новое», – сообразил вдруг Ефим. Володя, водитель «Беора», съездил в сервис, вставил. Вот и записка его на правом сиденье лежит: «Стекло только что приклеено. Не открывать!» А салон-то какой чистый! Значит, там же, в сервисе, пропылесосили и вымыли! До чего ж классно!

Теперь лишь дырка из-под магнитолы напоминала об утреннем расстройстве. Ну и черт с ней! Радио только отвлекает.

Ефим включил мотор и, так и не вспомнив, что сорвал любезной супруге Наталье Сергеевне вечернее посещение театра, в хорошем настроении покатил к дому.

Бармен промокнул лысину и ожесточенно зазвенел фужерами. Ничего не скажешь, зарплата здесь хорошая, во всем городе такую не сыскать: в их бар заглядывают не только местные богатенькие завсегдатаи, но и москвичи, не желающие развлекаться слишком близко от своих жен.

Вот только Блондин совсем озверел, настоящая сволочь стал. Ни за что ни про что съездил по физиономии. При всех. А ему, Виталию Архиповичу Иванникову, между прочим, не двадцать лет. И его в городе знает каждая собака.

Привычно не замечая гремевшую музыку и всполохи синего прожекторного света, отраженные вращающимся зеркальным шаром, Виталий Герасимович помечтал о роскошной мести этому гаду. Он знал всех городских авторитетов, как криминальных, так и официальных. Но по трезвом размышлении пришел к печальному выводу, что вряд ли кто-нибудь станет связываться с бешеным Блондином ради Виталия Архиповича Иванникова, чье место – за стойкой. И не более того.

К стойке подошла Света, только что отработавшая у шеста свой танец. По причине раннего времени после танца к ней никто не прилип. Да Светка и не шлюха, хотя, конечно, тому же Блондину отказать не сможет.

– Дядя Витя, дай, пожалуйста, колы без льда.

Светке почему-то нравится называть его Витей. Может, потому, что короче?

Ну и ладно, девочка она хорошая, не злая.

– Конечно, Светик.

Девчонка отхлебнула пузырящейся коричневой жидкости (Виталий Архипович скривился, на нее глядючи: сам он, кроме нормальных соков и морсов, никакого питья не признавал, тем более – искусственного) и сочувственно прошептала:

– Не переживай, дядя Вить! Все они ублюдки!

– Ничего, девочка, – пробормотал бармен. Хорошая девочка Светка. Неприятно только, что он дошел до такой жизни, когда его начинают жалеть даже танцовщицы.

– А Альку они так и не нашли! – злорадно прошептала Светка.

Вот это точно. Алька им всем сделала козу. Спрятала своего малахольного братца и – ноги в руки. Дай бог, чтобы в хорошее место, а не в омут в старом Барском пруду. Там нередко кончают путь неудачники обоих полов.

Но лучше не откровенничать в этом чертовом баре. Кто знает, может, Блондин уже и под стойкой микрофоны наставил?

Виталий Архипович со злорадством вспомнил, как привычка тыкать кругом микрофоны и видеокамеры вышла Блондину боком. Серьезный завсегдатай, вор в законе Панфил, частенько уединявшийся с одной из дежурных девчонок в комнатке на втором этаже, гонял Блондина по залу с ножкой от стола, узнав, что тот заснял его бурные послелагерные утехи. А догнав, разбил ему всю морду.

С другой стороны, где сегодня Панфил? На городском кладбище. По общепринятой версии, его замочили «черные» при дележе рынка. Блондин как бы ни при чем. Но только он после своего позорного поражения снова ходит гоголем и портит девок – и, говорят, не только девок, – а страшный Панфил гниет в сырой земле.

Виталий Архипович поежился. Нет, мстить он не будет. Тем более что щека уже почти прошла. Ему еще внуков поднимать, а место и в самом деле хлебное…

Светящаяся вывеска «Зеленая змея» была видна метров за триста. Она светилась в ночи действительно зеленым светом, но холодным, мертвенным и отнюдь не успокаивающим. Я проехал мимо, свернул за угол и остановил машину.

– Все, Вовчик, жди меня. Если будет большой шухер и я не выбегу – сматывайся в одиночку.

– Обижаешь, партнер, – и в самом деле обиделся он.

– Давай без сантиментов. Это моя личная война.

– Куда ты один? – опять заканючил Вовчик. – В Рэмбо играешь? Башку отвернут – моргнуть не успеешь. Это ж не засада с винтовкой.

– Вов, мы все уже обсудили. – Мне было приятно, что Вовка переживает, но я был твердо намерен не втягивать его в мои проблемы. Достаточно того, что он сидит в машине, и не факт, что это для него не кончится ничем скверным.

Я вышел из машины, достал сигарету. Да уж, точно не засада. Там не то что подымить – во рту подержать не положено. Здесь – можно. Здесь – мирная жизнь. Почти мирная, потому что я еще не решил, что сделаю с Блондином.

Вчера Аля рассказала мне все. Или почти все. Про маму, которая тяжело трудилась в легкой промышленности, уходя от неприятных жизненных реалий с помощью обычного для России метода – попивая водочку. Про папу, про которого и говорить-то было нечего, так как папы Аленька не видела ни разу в жизни. Про Федю, братика, который и в самом деле был хороший мальчик, умный и добрый. И не его вина в том, что левую ножку он приволакивал, а тяжелая форма косоглазия не позволяла ему долго читать или смотреть телевизор. Причем зрение все время ухудшалось, а операция стоила четыре тысячи долларов плюс лекарства.

Поэтому я Альку не осуждаю. После смерти матери ей надо было кормить брата. Сонечка Мармеладова постсоветской России. Хотя пошла она по такому пути не по своей воле. Сначала было насилие, потом были еще инструменты удержания, кроме денег. И виновные должны за это ответить.