Любовник богини - Елена Арсеньева Страница 20

В третьем дворе целый строй солдат отдавал честь гостям;играла музыка, толпился народ, одуряюще пахло цветами. Василий едва успелбросить жадный взгляд на стены, сплошь покрытые изображениями фантастическихптиц, танцующих красавиц и раджей, восседающих на своих тронах или на слонах,однако Реджинальд вновь подтолкнул его, и Василию пришлось поспешно пройтисквозь нескончаемую массивную колоннаду в тронный зал, в глубине которого навеличественном сооружении из слоновой кости под пурпурным балдахином сиделмагараджа, одетый так, что Василию враз сделалось и смешно от пестроты егонаряда, и досадно за собственный скромный белый костюм. Право, малиновый ментикс золотыми галунами, белые лосины, сверкающие тонкие сапоги и чудо-кивернабекрень (с султаном!) пришлись бы здесь как нельзя более кстати.

Магараджа был облачен в сверкающую парчу, сверкающий муслин,сверкающие шелка. Бархатные туфли его были сплошь затканы золотом. Голова так иклонилась под тяжестью жемчужных нитей, обвивавших его тюрбан, И драгоценныхкамней, нашитых здесь и там.

Огромный изумруд свешивался к переносью и блестел, кактретий глаз. На шее висел орден, состоящий из жемчужного ожерелья в семь рядов,причем каждая жемчужина была величиной с орех. Руки-ноги, разумеется, сверкали,унизанные браслетами; пальцы не гнулись от перстней, а на мизинце правой рукинадет был шапп — серебряная правительственная печать, увенчанная плоскимизумрудом не менее чем в пятак величиной.

Растерянно взглянув в смуглое безбородое, удивительногладкое и пухлое лицо, на котором вокруг губ вилась тоненькая, еле заметнаяниточка усов, Василий услышал громко выкликнутое глашатаем:

— Раджа-инглиш Режина! Раджа-руси Васишта! — и принужден былпоклониться как можно ниже, чтобы скрыть нервический смех. Пожалуй, раджа-инглишдолжен был предупредить друга! И все-таки лучше зваться Васиштою, чем Базилем.

Не успел Василий распрямиться, как ему было сказано: «Кошаменди!» [12] — и вручен огромный букет пахучих цветов; на руки были надетыцветочные запястья, на шею — цветочные ожерелья. Василий хотел было отшвырнутьэту гадость, присовокупив, что его, верно, перепутали с какой-нибудь мамзелью,однако увидел каменно-неподвижное лицо раджи-инглиша, тоже убранного цветами,словно невеста, и решил, так уж и быть, стерпеть все эти глупости.

А потерпеть пришлось-таки! Осыпав европейцев с ног до головыцветами, их вдобавок окропили розовой водой и помазали каким-то сильно пахнущимчерным маслом. Затем с самым любезным выражением лица магараджа указал наступени своего трона. Василий решил было, что магараджа требуетколенопреклонения, и вся кровь его закипела, однако Реджинальд с поджатымигубами уселся на ступеньки; пришлось последовать его примеру.

Вдруг кто-то ткнул Василия в бок. Он свирепо оглянулся — иедва не вскрикнул от радости, увидав Бушуева, уже угнездившегося подле трона ив своем роскошном, на манер боярского кафтана, шелковом сюртуке незаметногосреди блистательно разряженных слуг с павлиньими перьями, отгонявшими комаров,среди дымящихся курильниц с благовониями, глашатаев, громовым голосомизвещающих всех собравшихся о величии, могуществе и добродетели своегоповелителя, о его красоте, мужестве, силе…

— Ты, главное дело, не расхохочись, — почти не разжимаягубы, посоветовал Бушуев и приветственно подмигнул Реджинальду. — Они, индусы,беда какие обидчивые! А начнет магараджа с тобою говорить — ты не молчи,отвечай обстоятельно.

— Вы, я вижу, знаток! — усмехнулся тихонько Василий.

— А чего ж! — горделиво повел плечами Бушуев. — Магараджа —мужик очестливый, вишь, и Варьку мою привечает.

Василий покосился на него с любопытством. От вчерашнейярости и следа не осталось. Сейчас Петр Лукич явно кичился тем, что и он, идочь его на короткой ноге с местным царьком. А где она, кстати? Здесь не виднони одной европейской женщины, только несколько ин дусок, сплошь увешанныхпокрывалами, скромно сидят в уголке на ковре, над которым туда-сюда двигаетсяогромный щит, укрепленный посреди потолка и каждым движением своим нагоняющийволны прохлады.

Внезапно одна из женщин поднялась, легко, меленькоперебежала зал и склонилась перед Бушуевым. Она с ног до головы была закутана вбелое покрывало с золотой каймой. Виднелись только узкие шаровары и ноги,обутые в серебряные туфельки без задников.

Василий взглядом знатока приковался к ее лодыжкам. Они былина диво тонкие, точеные — загляденье.

Не часто даже и в самой Франции приходилось видеть такиедивные ножки! Однако странно, почему они лишь слегка золотистые, а немедно-смуглые, как у остальных индусок?

Женщина меж тем склонилась еще ниже и слегка совлекла с лицапокрывало. Мелькнул огромный потупленный глаз, бледно-румяная щека, теньдлинных ресниц, вьющаяся русая прядь на лбу…

— Ах, чертова кукла! — восхищенно прицокнул языком Бушуев. —Эка вырядилась!

Реджинальд привскочил со своей ступеньки и отвесил некоеподобие реверанса и земного поклона: не отважился распрямиться без позволенияхозяина.

— Мисс Барбара! — просвистел он восторженно. — Я ни за чтоне узнал бы вас!

Узкие ладони с длинными, без единого кольца, худыми пальцамисложились в намаете, покрывало вовсе съехало с головы, и Варя взглянула наВасилия.

Она смотрела удивленно на незнакомое европейское лицо, он —вприщур, поджав губы так, что Реджинальду и не снилось.

Да… и не скажешь, что этакая злодейка! Но и непонятно, почему тут вздыхать и томиться Реджинальду.

Круглое лицо, твердый маленький подбородок, на котором чутьнамечена упрямая ямочка. «Как у меня, почти как у меня», — почему-то удивилсяВасилий. Что еще?..

Высокий лоб, высокие скулы. Рот — как две вишенки;курносенькая, глазастая. Глаза — самое красивое в этом заносчивом лице:дымчатые, туманные, без блеска. Строгие, печальные глаза… и улыбка, тронувшая,расцветившая сухие, напряженные губы, не озаряет их, не заставляет засверкать.Голос тихий, мягкий — непроницаемый голос, точно страж на пути к тайным мыслям!А имя ей не идет. Она никакая не Барбара, не Варвара, не Варя.

Она — Варенька. Она…

Василий мысленно выругался: али позабыл, какова онаоказалась? И все-таки он не мог теперь называть эту девушку иначе какВаренькой.

— Батюшка, вот и ты наконец, — кивнула она отцу. — Яизаждалась. Прости, что ослушалась, не воротилась в срок. Больше уж перечитьсятвоей воле не стану…