Ночь для любви - Мэри Бэлоу Страница 20

Они сели на одну из скамеек, и Элизабет начала перечислять названия цветов и деревьев, а Лили старалась запоминать их: люпин, шток-роза, желтофиоль, лилии, ирисы, вереск, сирень, черешня, персиковые деревья. Сумеет ли она все запомнить? Пока они разговаривали, герцог гулял по дорожкам сада, но в конце одной из них он не выдержал, остановился и пристально посмотрел на Лили.

Леди Элизабет стояла у фонтана, наблюдая за Лили, возвращающейся в дом. Она выглядела маленькой и совершенно растерянной, но решительно отклонила предложение Элизабет проводить ее до комнаты, сказав, что сумеет сама найти дорогу.

– Она обладает мужеством, – сказала Элизабет больше себе, чем стоявшему рядом с ней герцогу Портфри.

– Я благодарю вас, Элизабет, за то, что вы указали мне на неуместность моих вопросов и назойливое любопытство.

– О, дорогой, – сказала она с грустной улыбкой, – я обидела вас?

– Вовсе нет, – ответил он с легким поклоном. – Вы были совершенно правы.

– Бедный ребенок. – Элизабет вздохнула. – Она выглядит ребенком, хотя, если Невиль женился на ней больше года назад, она не может быть такой юной, не так ли? Лили такая маленькая и хрупкая, а ведь она жила вместе с армией в Индии, Португалии и Испании. Должно быть, ей было нелегко. К тому же она почти год была у французов. А почему вы так интересуетесь ею?

Герцог удивленно поднял брови:

– Разве вы сами только что не назвали причину этого интереса? Она вызывает любопытство. К тому же появилась она в тот самый момент, лучше которого нельзя придумать, чтобы произвести должный эффект.

– Но ведь вы так не думаете, – рассмеялась Элизабет.

– Конечно, нет. – Герцог не спускал глаз с двери, за которой исчезла Лили. – Она очень красива. Даже сейчас.

Когда же Килбурн потратит деньги на одежду и ювелирные украшения для нее... – Он не закончил свою мысль, но этого и не требовалось.

Элизабет промолчала. Она никогда не была способна объяснить даже себе природу ее отношений с герцогом Портфри. Они были друзьями многие годы. Между ними были легкие и доверительные отношения, что редко бывает между одиноким мужчиной и одинокой женщиной. И все же они держали дистанцию. Возможно, такая дистанция была неизбежна, учитывая различие полов и то, что они не были любовниками.

Элизабет иногда спрашивала себя, стала бы она его любовницей, если бы он предложил ей это. Но такого предложения никогда не поступало. Он также никогда не просил ее стать его женой, и она была рада этому. В юности она надеялась, что встретит человека, за которого захочет выйти замуж. Но теперь уже Элизабет не желала расставаться с независимостью. И все же иногда ей приходила в голову мысль, что она хотела бы познать любовь – физическую любовь, которую ей подарил бы красивый герцог Портфри.

Он женился очень рано, и этот брак был коротким и трагичным. В то время герцог Портфри был военным офицером и, как младший сын в семье, не мог рассчитывать на наследование отцовского титула герцога. Перед тем как отправиться со своим полком сначала в Нидерланды, а затем в Вест-Индию, он тайно женился и уехал, оставив молодую жену одну, а их брак необъявленным. Она умерла, не дождавшись его возвращения. И хотя это было много лет назад, Элизабет чувствовала, что он так и не оправился от горя и не простил себя за то, что оставил жену одну, что не был рядом, когда она погибла в дорожной катастрофе, что не присутствовал на ее похоронах.

Элизабет чувствовала, что герцог Портфри так и не смирился со смертью жены, хотя никогда не говорил об этом. Он легко поддавался переменам настроения, и ей часто казалось, что она совсем не понимает его. Хотя, может быть, в этом и было его очарование.

А сейчас, казалось, он был очарован Лили, молодой женщиной, которая была, как он правильно подметил, очень красива. Элизабет же было тридцать шесть. Уже. Она грустно улыбнулась.

– Может быть, мы тоже вернемся в дом? – предложила она. – Становится прохладно.

Герцог подал ей руку.

Лили пыталась восстановить в памяти мечту, которой жила больше года. Сейчас она казалась ей глупой. Лили рисовала в воображении, как приезжает в большой коттедж, расположенный в глубине красивого сада – отец всегда говорил ей, что английские сады самые прекрасные в мире, – и видит восторг на лице Невиля, когда он, открыв дверь, встречает ее на пороге. Он заключает ее в объятия так крепко, что она почти лишается чувств; она рассказывает ему о своих злоключениях, и он прощает ей тот период ее жизни, который нуждается в прощении; и они живут долго – и счастливо. У нее появляется дом, где она может постоянно жить и который считает своим. В ее мечте никогда не было других людей – только она и Невиль.

Лили вздохнула, открыла одно из больших окон своей спальни и ощутила прохладный вечерний воздух. Неужели она действительно верила в эту мечту? Возможно, нет. Ведь она не была такой наивной мечтательницей, чтобы полагать, что жизнь настолько проста. Она была хорошо осведомлена о непреодолимом социальном разрыве, существовавшем в армии между офицерами и их женщинами. А ее брак с Невилем был таким неожиданным и таким коротким. Но мечта помогла ей пройти через все трудности жизни. Она считала, что лучше жить неосуществимой мечтой, чем холодной правдой реальной жизни.

Она была графиней Килбурн, хозяйкой всего имения, если, конечно, Невиль не решит развестись с ней, а она считала, что он этого не сделает. Но вся ситуация была абсурдной, просто невыносимой. Чаепитие было кошмаром. Обед и того хуже. Она не знала, как накладывать в тарелку кушанья, подносимые слугой, какие ножи, вилки и ложки использовать для той или иной еды. Если бы Невиль, дотронувшись до ее руки, не прошептал, что она должна копировать все, что он делает, и если бы Элизабет не подмигнула ей через стол, тем самым дав понять, чтобы она следила за ней, Лили окончательно опозорилась бы.

А после обеда все собрались в гостиной для беседы. Как было бы чудесно слушать их разговоры, оставаясь невидимой! Однако кто-нибудь из гостей все время пытался вовлечь ее в разговор. И каждый раз, открывая рот, она демонстрировала чудовищное невежество.

На ней было все то же зеленое муслиновое платье, хотя Долли и сделала ей новую прическу. Все остальные переоделись к обеду, и Лили почувствовала себя невзрачной и немодной, хотя раньше ей было совершенно безразлично, во что она одета. Она одевалась в зависимости от погоды. Здесь же одежда была неким символом особого положения.

«И это станет теперь моей жизнью», – думала Лили, расхаживая от окна к кровати. Она подняла подол ночной рубашки и осмотрела его. Долли провела весь вечер, укорачивая рубашку, для чего нужно было отпороть оборки, подрезать подол и снова пришить оборки. Какая все-таки Долли добрая, ведь эту работу Лили могла бы сделать и сама. Но когда она сказала об этом Долли, та снова назвала ее смешной, и они долго и беспричинно смеялись. Долли объяснила, что, не найдя в ее сумке ночной рубашки, она решила укоротить эту, ведь не может же она позволить, чтобы ее светлость запуталась в подоле и, упав, сломала себе шею.