Закон сохранения любви - Евгений Шишкин Страница 20

Он посмотрел еще раз в небо. Улетели бело-розовые птицы.

Прокоп Иванович поглуше накрылся пледом и опять по-стариковски, не спеша думал. Он вспоминал свою первую жену, впрочем, второй жены у него и не было. Он вспоминал, что на каждый день рождения она вытаскивала его в ресторан, потому что любила показаться на людях и потанцевать.

Смотровую башню на горе Ахун, невдалеке от Сочи, построили по указке Иосифа Сталина. Или по ретивой услужливости его партийной челяди, которая сразу уловила, что нагорное место пришлось Хозяину по душе. Здесь и возвели в тяжеловесном готическом стиле из больших ноздрястых камней архитектурную достопримечательность. Трудные горные километры извилистого серпантина с равнинного Черноморского побережья до вершины Ахуна строили всего четыре месяца…

— Участок объездной дороги в районе Мацесты, протяженностью примерно такой же, как дорога на Ахун, уже в наше время строили почти десять лет, — с иронией, не скрывая по ходу экскурсии верноподданнического уважения к былому правителю, рассказывала гид, немолодая, бровастая, с широким носом и бородавкой на подбородке армянка.

Марина и Роман стояли на верхнем смотровом ярусе башни среди пестрой по одеждам и по возрасту толпы экскурсантов.

День выдался безоблачный, ясный, кристальный. Взгляд пронизывал даль до какой-то фантастической бесконечности. С севера простирались по-весеннему озеленелые, светлые предгорья, на которых мелкими коробушками выглядели дома дальних селений. Еще дальше — Кавказский хребет: нагромождения горных гряд, белеющие снежные неподступные вершины. С другой стороны, с юга, полукружьем, залитое солнечным светом — море. И синяя сфера неба, и горные цепи, и морское безбрежье — всё это философское пространство здесь, на верху высокой башни, казалось, давило на человека — уменьшало его, превращало его существование в мире в суетный и пустой миг.

Марине становилось грустно и муторно. Она с тоской вспоминала о доме, думала о дочке. Ей очень хотелось, чтобы Ленка прожила свою жизнь как-то иначе, не так, как она…

— В ясную ночь, — с веселыми нотками в голосе рассказывала экскурсоводша, — некоторые подвыпившие посетители башни утверждают, что видят из бинокля огни на побережье Турции. Сталин знал, где выбрать место… А внизу, в долине, у подножья горы, мы видим с вами одну из кавказских дач Иосифа Виссарионовича, — указала гид на заповедную обитель всемогущего властителя. — Раньше дача была закрыта для посетителей. Теперь это коммерческое предприятие. Ее можно снять на некоторое время. Можно заказать банкет в ресторане. Или провести ночь в спальне Иосифа Виссарионовича, — с южным акцентом и с хитрецой на ярко накрашенных морщинистых губах добавила она.

— Скоро из московского Кремля коммерческое предприятие сделают.

— Уже сделали!

Смех в толпе.

— Сталин бы такого разгула не допустил.

В группе экскурсантов, к которой Марина и Роман присоединились по случайности, прокатился ропот не молодых, но и не старческих голосов:

— Сталин — созидатель. От сохи до космического корабля — всё Сталин.

— Дорогу в горы за четыре месяца! Ишь!

— При социализме столько сделали, что демократы столько лет воруют и разокрасть не могут.

— Ненадолго бы хоть Сталина-то поднять!

Экскурсоводше, которой в основном и направлялись эти высказывания, ворчливые слова были симпатичны. Она согласно кивала, улыбалась расшевеленным в эмоциях подопечным.

— Как парадоксально устроены люди! — негромко проговорил Роман, принаклонясь к Марине. — Человек, насаждавший рабский труд, причастный к истреблению сотен тысяч невинных, вызывает пиетет и кажется идеалом политического деятеля. И это явление не только русское…

Марина оглянулась на Романа. Но его слова ее нисколько не заинтересовали.

«Все мужики любят говорить о политике», — уныло подумала она и опять осталась наедине с морем, с небом, с далекими вершинами гор. Ей хотелось расплакаться от своего одиночества, от тоски. Зачем она здесь? Здесь так одиноко, на этой вершине!

…Роман выследил Марину на аллее санатория. Он не пошел к регистратору — подгадал момент неслучайной новой встречи с Мариной. Не криводушничая, признался ей в первую же минуту:

«На аллее очень удобные скамейки. Час пролетел совсем незаметно. Я знал, что вы выберетесь когда-нибудь из своей кельи».

Марина посмотрела ему в глаза. Потупилась и негромко сказала:

«Где ж вы раньше-то были, рыцарь?»

«Рыцарь только в книжках везде успевает. Но ведь и принцесса всегда запаздывает со встречей. У вас что-то стряслось?»

«Не расспрашивайте, пожалуйста, меня ни о чем».

На другой день он пригласил Марину сюда, на экскурсию.

«А сколько стоит билет? Прошу вас: не надо за меня платить. Я сама куплю себе… Завтра в одиннадцать? Хотя нет, утром у меня процедуры. Давайте лучше после обеда».

Вот она, эта гора Ахун. Высоко, страшновато, и на душе неспокойно. Но Роман-то ведь тут ни при чем! Ни в чем, ни в чем не виноват! Роман же никакого отношения не имеет к этим зверям!

— …Во Франции, — слышала она за спиной его голос, — по сей день полно бонапартистов. Даже в Германии, где я жил три с лишним года, встречались образованные люди, которые искренне возносят Гитлера и надеются на реванш… Мой отец, которого в тридцать седьмом точно бы поставили к стенке, тоже приводит Сталина в пример… Человеческая память не боится чужой пролитой крови. В людях очень силен животный инстинкт «само»… Самосохранения, самоспасения. Чужое ничему не учит. — Роман заглянул Марине в глаза. Но, вероятно, его что-то напугало в ее глазах. Он поспешно спросил: — С вами всё в порядке?

— Пойдемте отсюда. У меня кружится голова, — ответила Марина, убегая от его взгляда.

Лестница на башню в некоторых пролетах — очень узкая и крутая. Роман шел впереди, но постоянно оборачивался к Марине и подавал руку, чтобы легче сойти на площадку. Она протягивала ему свою руку. Но на последнем лестничном пролете он не нашел ее ладони. Марина отстала, отошла от лестницы, привалилась плечом к стене.

— Что с вами? Вам плохо?

— Да, — сквозь слезы отозвалась она. — Мне плохо. От высоты… Сейчас пройдет.

Она не смогла придушить в себе досаду. Губы дрожали. Горьким спазмом перехватило горло. Слезы обратили всё перед глазами в муть…

Роман боязливо приобнял Марину, заслоняя ее от идущих следом экскурсантов. Она плакала всё сильнее, слёзнее.

— Всё образуется. Не нужно плакать, — успокаивал он.

— Я знаю… Я знаю. Я сама знаю. Не нужно. — Она плакала, что-то ответно бормотала на его утешительные слова и почти ничего перед собой не различала. — Сейчас пройдет. Это от высоты, — бормотала она, не отстраняясь от плеча Романа. — Это от высоты.

Конец ознакомительного фрагмента