Шарлотта Джейн Остин - Джулия Баррет Страница 20

Однако, пока они стояли тесной кучкой, никто из них не заметил появления хозяйки, леди Денхэм. Не было никакого сомнения и в том, что она возникла на сцене на мгновение раньше, чем нужно.

Леди приблизилась к ним довольно-таки быстрой походкой и без церемоний заявила:

— Как это любезно с вашей стороны проявить такой интерес к моему дорогому мистеру Холлису, мисс Хейвуд! И как уверенно вы судите для такой молодой и неопытной особы! Я полагаю, вы происходите из большой, уважаемой семьи. И всех ваших сестер и братьев поощряют в подобном нахальстве?

Резко отвернувшись от Шарлотты к миссис Паркер, леди Денхэм приветствовала ее с меньшей укоризной и со значительно большей теплотой.

— Моя хорошая миссис Паркер, дорогая маленькая Мэри, я так рада видеть вас здесь, — заявила она. — Ваша молодая протеже, очевидно, полагает, что, в отличие от большинства людей, ей не следует держать свои проницательные мысли при себе, причем некоторые из них способны доставить нам несказанное веселье. Должно быть, это внушает почтение вам и вашему семейству.

Дискомфорт, который испытывала миссис Паркер, только усилился после подобных упреков леди Денхэм. Эта добрая женщина была решительно неспособна оскорбить и обидеть любое существо, и за всю свою жизнь не совершила столь неосмотрительного поступка. Особенно в отношении ближайшей союзницы и покровительницы собственного супруга! Она мгновенно вознамерилась сгладить неловкость, вызванную словами Шарлотты, и принялась за дело со всем пылом.

— Дорогая леди Денхэм, вы, как всегда, сама любезность. Наша молодая леди — протеже, как вы назвали ее, — просто ошеломлена красотой окружающей обстановки, тем великолепным видом на океан, который открывается из окон вашего дома, даже тем особенным положением, которое он занимает, — все это поразило ее с самого начала. Шарлотта, дитя мое, — обратилась она теперь к нашей пристыженной героине, — разве не стояли мы здесь вместе, испытывая благоговение перед окружающим величием, в ожидании прихода ее светлости?

Шарлотта Хейвуд почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. Она даже не смогла пробормотать приличествующие случаю слова. Девушка ощущала досаду и огорчение. Теперь она понимала, что злоупотребила доверием своих добрых хозяев и не оправдала их ожиданий. Славные мистер и миссис Паркер безо всякой задней мысли доверились ей. Они привезли ее из дома, открыли перед ней совершенно новый и незнакомый мир, потакали всем ее желаниям и относились к ней с такой теплотой, что она чувствовала себя словно в своей собственной семье. А она, она — которая так гордилась своей разумностью и пониманием — она осмелилась насмехаться, критиковать и, что хуже всего, — посмела судить. Какое унижение она испытывала! В сущности, она разочаровала их, вероятно, даже навсегда упустила возможность оправдать их упования на то, что она займет в свете соответствующее положение.

Мисс Хейвуд было стыдно. Внезапно ей захотелось очутиться в окружении своей родной семьи и окунуться в простую и незатейливую жизнь Уиллингдена. Однако она стояла здесь, и леди Денхэм ожидала от нее ответа. Она должна сказать что-либо.

— Мадам! — Шарлотта невероятным усилием воли овладела собой. — Миссис Паркер была так добра, что познакомила меня с вашим домом и с его превосходной обстановкой, указала мне на лучшие рисунки на стенах и обратила мое внимание на то великолепное положение, которое занимает над морем ваш дом. Хочу заверить вас, что я стремлюсь всего лишь получше узнать его историю. Ничего более. Например, у противоположной стены я вижу замечательное фортепьяно и полагаю, что только вы, вы одна, можете поведать нам о происхождении этого очевидно бесценного музыкального инструмента и о том, как он оказался у вас здесь, в Сандитоне.

Леди Денхэм была явно удивлена подобной просьбой, но зато отвлеклась и даже несколько успокоилась, поскольку пустилась в долгие рассуждения о происхождении этого самого фортепьяно и не умолкала в течение всего того часа, что они провели в Сандитон-хаусе.

Вряд ли стоило удивляться тому, что Шарлотта теперь часто пребывала в расстроенных чувствах. Дело здесь было даже не в том, что она оскорбила своих друзей (сначала в мыслях, а потом своей шутливой речью) и потому твердо вознамерилась строго следить за собой при всех последующих встречах, пока оставалась с ними. Дело было в том, что она не могла отделаться от своих первых впечатлений. Какими навязчивыми они стали! Она вспоминала, что обнаружила в своих новых знакомых такие черты, как леность и праздность, потворство своим желаниям и капризам, глупость и недальновидность.

Тем не менее молчание всегда представляется наилучшим выходом, особенно когда вы не уверены в своих мыслях или наблюдениях.

Чтобы отвлечься от дурных мыслей и успокоиться, мисс Хейвуд принялась вспоминать благословенные времена, проведенные со своей дорогой семьей. Все ее члены живо предстали пред ее мысленным взором, и она как будто вновь пережила те маленькие радости и удовольствия, которые получала от общения с сестрами и братьями, пребывая в сельской местности, поблизости от их фермы. Эти дни были исполнены ослепляющего света, когда солнечные лучи падали на зеленые изгороди, а луга искрились свежестью после весенних дождей. Такие дни самой природой были предназначены для танцев на лугу или для деревенских свадеб. Она с тихим восторгом вспоминала разбросанные там и сям коттеджи, увитые розами, окруженные цветущими садами, и то, как ласковый ветерок уносил пахучие лепестки цветов с вишневых деревьев.

Она уезжала оттуда в хорошем настроении, полная веселья, привыкшая свободно выражать свои мысли и свою волю. Там, дома, в Уиллингдене, все, что бы ни говорилось вслух, вызывало только смех и веселье, и никогда не влекло за собой каких-то последствий. В ее собственной семье такие вспышки чувств и остроумные перепалки происходили чуть ли не ежедневно. По правде говоря, в праздничном расположении духа ее сестры и братья считали всю их округу своим доминионом, своим особым местом для развлечений, даже своей игрушкой.

Их добродушный отец редко приходил в замешательство от безобидных выдумок, выходок и речей своих детей, собственно говоря, он славился тем, что сам поощрял их во всех их проделках. Мистер Хейвуд, искренний и общительный мужчина, обладавший великолепным здоровьем, отличался поразительной скромностью как в средствах, так и в поступках. Это было справедливо не только в том, что касалось его деловых предприятий, но и в ежедневных отношениях с соседями.

Соответственно, от своих отпрысков он ожидал того же самого. Он сохранял твердую уверенность в их неизменном благоразумии и превосходстве. Он видел их такими, какими ожидал увидеть, и всегда относился к ним как ко вполне взрослым и самостоятельным людям. Умеренность была его девизом, и в течение всей его жизни она прекрасно служила ему. Поэтому он не видел никаких причин предостерегать детей от каких-либо проступков.

Впрочем, нельзя сказать, что его терпение не подвергалось испытаниям: юношеские выходки детей, как это бывает с каждым мужчиной, не всегда оставляли его невозмутимым. Но мистер Хейвуд обладал столь уравновешенным характером, что не обращал на них внимания. Он просто предлагал эти нарушения вниманию своей славной супруги.