Вереск и бархат - Тереза Медейрос Страница 20

— Зачем жениться? Почему бы просто не купить себе титул? Наш премьер-министр раздает их направо и налево, как бумажные салфетки. Все, что вам нужно, это предъявить доказательства ежегодного дохода в десять тысяч фунтов.

— И кем же я должен буду объявить себя по роду занятий? Грабителем? Знаменитым преступником?

Пруденс склонила голову, скрывая невольную улыбку.

— Какая удача для Триции добавить шотландского лаэрда к своей коллекции французских графов и австрийских баронов.

— А если бы она узнала, что я свергнутый шотландский лаэрд?

— Если вам удалось убежать с фамильными драгоценностями, она не станет возражать. Чем более отвергнутый, тем лучше. Триция любит проигранное дело.

Пруденс не была готова к прикосновению, и по коже побежали мурашки, когда он приподнял ее подбородок двумя пальцами.

— Так вот кем ты считаешь меня? — спросил он. — Проигранным делом?

Его взгляд, изучая лицо девушки, задержался на губах. Ее улыбка сникла.

— Кто вы, милорд, меня не касается, — холодно ответила Пруденс.

Она отвернулась и, запахнув полы халата своими дрожащими руками, начала подниматься по лестнице. Себастьян поймал ее руку, и она почувствовала что-то сродни отчаянию в этом его жесте.

— Я никогда не думал, что найду тебя среди обитателей такой усадьбы, как «Липовая аллея».

Пруденс нашла в себе силы взглянуть на него.

— Вы сожалеете?

— Сожаление не то слово, девушка. Я никогда больше не хотел встречаться с тобой.

Пруденс мягко высвободилась. Она была уже в безопасном убежище своей комнаты, когда почувствовала, что ее лицо мокро от слез.

Себастьян поднялся на рассвете, чтобы побродить по спящему дому. Гулкая тишина длинных коридоров раздражала его, и он вышел в парк. Через несколько недель этот парк будет принадлежать ему.

Капли росы жемчужинами блестели в траве. Он присел на мраморную скамейку и стал наблюдать, как небо постепенно светлело, превращаясь из серого в розовато-голубое.

Тонкая ионическая колонна устремлялась ввысь с вымощенного плитами тротуара. Эта колонна уходила в никуда и поддерживала ничто. Она была изъяном в сторогой и величественной красоте старого парка, красивой, но бесполезной. Такой же, как и хозяйка «Липовой аллеи».

Когда они познакомились в Лондоне несколько месяцев назад, Триция показалась ему идеальной партией: веселая, полная энтузиазма в постели, богатая вдова и титулованная особа. Себастьян со стороны долго присматривался и тщательно изучал ее, стремясь как можно лучше узнать все слабые и сильные черты ее характера. Он знал, что любой джентльмен почтил бы за честь иметь такую женщину своей любовницей.

Но Себастьян не был джентльменом ни по рождению, ни по воспитанию. Он понимал, что это лишь вопрос времени, и когда-нибудь он обернется на шумной лондонской вечеринке и окажется лицом к лицу с Киллианом Мак-Кеем. И тогда все общество узнает, кто он есть на самом деле — обыкновенный вор и ублюдок. Чтобы освободиться от д'Артана и устроить свое будущее в обществе, которое могло по праву презирать его, ему нужна была не любовница, а жена.

Себастьян поднялся. Безмятежность парка не могла успокоить его смятенного сердца и уменьшить тревогу.

На каждом повороте тротуара стояли железные решетки, по которым вились усыпанные бархатистыми цветами кусты жимолости. Проходя мимо, Себастьян сорвал цветок и развернул нежный бутон. Его язык погрузился внутрь и поймал золотистую росинку нектара, собравшуюся на хрупком пестике.

Он закрыл глаза и как наяву почувствовал на своей щеке прикосновение теплых, пахнущих цветущими травами волос Пруденс. Не требовалось особого воображения, чтобы вспомнить, какой легкой и податливой была она в его руках прошлой ночью. Скромный ситцевый халат не мог скрыть нежных изгибов ее тела. Он так бы хотел держать ее в объятиях всю ночь.

Себастьян открыл глаза. Он не солгал Пруденс. Он надеялся никогда больше не увидеть ее. Пруденс Уолкер была опасна. Куда более опасна, чем думал его дед. На карту было поставлено не только избрание старика в Палату Общин, его положение и влияние в лондонском высшем свете, но даже успех незаконной переправки пороха и оружия во Францию. Все будущее Себастьяна зависело от ее благоразумия.

Его пальцы сжались в кулак. «Я бы хотел, чтобы она исчезла».

Воспоминания о приказе д'Артана омрачили его взгляд. Он никогда умышленно не смел ослушаться своего деда. Себастьян смеялся в лицо отцу, зная, что за оскорбление получит не более чем зуботычину или истекающий кровью нос. Но имея дело с д'Артаном, никогда не знаешь чего ждать. И его угроза послать своих людей выследить Пруденс не была пустой.

Себастьян раскрыл ладонь. Раздавленные лепестки цветка жимолости разлетелись по ветру.

Дверь в столовую распахнулась. Себастьян поднял взгляд, наверное в десятый раз, лишь для того, чтобы иметь удовольствие лицезреть непроницаемое лицо старика Фиша. Он вновь сосредоточился на рыбе под соусом, подавляя желание зарычать.

Предыдущая просьба Себастьяна о завтраке была встречена почти враждебно.

— Графиня никогда не завтракает раньше полудня, — сообщил Фиш.

— Все это просто великолепно! — воскликнул Себастьян. — Но я бы хотел съесть что-нибудь именно сейчас. До полудня еще пять часов.

Дворецкий фыркнул и бросил взгляд на часы на каминной полке.

— Возможно, я подам вам шоколад в вашу спальню.

Себастьян не привык приказывать слугам. Он мог бы рявкнуть на Джейми и надрать ему уши за подобную дерзость, но не знал, как вести себя с дворецким. Представив себе, каково могло бы быть выражение лица старика Фиша, если бы он надрал ему уши за непослушание, Себастьян снисходительно улыбнулся.

— Это, в самом деле, любезное предложение, но я буду завтракать в столовой. — Себастьян помолчал. — Каждое утро.

В негодовании раздувая ноздри своего хищного носа, старик Фиш поклонился, признавая свое поражение.

Себастьян сел в конце длинного стола, уверенный в том, что ему подадут вчерашнюю овсянку. Но дворецкий, как видно, вознамерился оставить последнее слово за собой, не важно, было ли оно произнесено вслух или нет. В течение нескольких минут Себастьян беспомощно наблюдал, как свежая, горячая еда блюдо за блюдом вкатывалась в столовую и расставлялась на буфете вишневого дерева. За горячими пшеничными лепешками, залитыми медом, следовала свежая копченая рыба и нарезанное розочками охлажденное масло. Толстые ломти бекона возвышались рядом с горкой клубники со сливками. Даже Тайни вынужден был бы отдать должное такому пиршеству. Слишком поздно Себастьян осознал, что не особенно голоден.

Итак, он ковырял вилкой рыбу и рассеянно определял ценность серебряной посуды, расставленной на столе. Его взгляд скользил к двери всякий раз, когда она открывалась, словно простым усилием воли он мог привлечь сюда особу, лицо которой так хотел увидеть.