Мгновения жизни - Марика Коббольд Страница 20

Они втроем купались в речке — Черри, Джефферсон и Грейс. На сей раз все были в купальных костюмах. Черри надета крошечное голубое бикини в белую крапинку, и Грейс вынуждена была признать, что выглядит Черри потрясающе, — ее загорелая кожа блестела на солнце. Сама Грейс довольствовалась старым купальником тети Кэтлин Он был тускло-коричневого цвета, плавки сзади отвисли, оттого что резинка ослабла и ткань потеряла эластичность. Свое собственное бикини она порвала, а денег на покупку нового не осталось — она все потратила на пленку и два альбома для фотографий. И сейчас она вдруг вспомнила о них. Пусть Джефферсон больше не хочет ее, но ничто на свете не заставит ее забыть тот любящий взгляд, которым он смотрел на нее с этих фотографий. Она погрузилась глубоко под воду, потом вынырнула, хватая ртом воздух, и в голове ее билась одна-единственная мысль: он больше не хочет меня. Внезапно все встало на свои места. Никаких «если» или «но». Вода, собравшаяся в отвисших плавках, тянула ее на дно. Но она была сильной девочкой, и, чтобы завладеть ею, смерти понадобилось бы нечто большее, чем старый купальный костюм. И вообще, какой смысл умирать? Никому до нее не было никакого дела. Финн изредка виделся с ней через два года на третий. Миссис Шилд, может быть, и взгрустнет немного, но ведь Грейс не была ее родной дочкой. Тетя Кэтлин и дядя Лесли быстро забудут о ней: она неплохо выступила вначале, но в конце концов принесла им сплошные разочарования. Что до Джефферсона, то он наверняка вздохнет с облегчением. Она попала в холодное течение и вздрогнула. Правда заключалась в том, что она никому особенно не нужна. И в этот момент Грейс заплакала. Вообще-то она не склонна была давать волю слезам по поводу или без него, но сейчас наступил особый случай. Слишком тяжело сознавать, что юноша, которого она любила так сильно, сумевший сделать так, что эти одиннадцать недель стали значить для нее больше, чем все предыдущие восемнадцать лет, — этот юноша, узнав о ее смерти, испытает лишь легкий укол сожаления.

Впрочем, плакать в воде было удобно тем, что этого никто не замечал. Если у вас покраснели глаза, все решат, что в этом виновата вода. Некоторое время Грейс плыла стоя и постепенно сумела успокоиться. Может быть, еще не все потеряно. Может быть, он просто растерялся, уж слишком неожиданным оказалось появление бывшей возлюбленной. Она перевернулась на живот и поплыла к берегу. Она видела, как Джефферсон подхватил Черри на руки и подбежал с ней к кромке воды, делая вид, что собирается бросить ее в реку. Та вырывалась, визжала и брыкалась, размахивая своими маленькими ножками, а Грейс подумала, что такие вот игры, когда в них не участвуешь сама, выглядят крайне нелепо.

Теперь они втроем оказались в воде. Грейс подплыла к Джефферсону и улыбнулась своей самой обаятельной улыбкой. Ей так хотелось, чтобы он поцеловал ее. Он улыбнулся в ответ, не глядя ей в глаза, и исчез под водой. Она подумала, что пора кончать с этими глупостями. Лучше уйти до того, как увидят боль в твоих глазах, — так она всегда считала, поэтому решила облегчить расставание и стала вести себя так, чтобы вызвать у него раздражение. Грейс знала, что для этого нужно: она шумно плескалась в воде, так чтобы никто не мог приблизиться к ней. Она фыркала, как тюлень, громко смеясь над тем, как смешно она выглядит. Потом взобралась на спину Джефферсону, сунула его голову в воду и, пока он оставался в таком положении, вскарабкалась ему на плечи и уселась там, как ковбой на родео, а он барахтался и колотил руками по воде, стараясь вырваться. Когда ей надоело дурачиться, она объявила, что замерзла, откинулась на спину и поплыла к берегу. Выйдя из воды, она отряхнулась, как собака, отчего брызги полетели во все стороны, намочив одежду. Джефферсон смотрел на нее такими глазами, словно увидел впервые. А она легла на спину, подставив лицо горячим солнечным лучам, и наконец-то позволила себе расслабиться.

В кои-то веки Грейс стала вести себя так, как того хотелось миссис Шилд и монахиням: говорила негромким голосом, смеялась в меру и не слишком громко, следила за тем, чтобы каким-нибудь случайным неловким жестом не опрокинуть чего-то на пол или не налететь на мебель.

Вслух не было сказано ни слова — в этом не было необходимости. Она вскоре уезжала, а пока что он старался избегать с ней встреч, с нетерпением ожидая, когда же закончится эта последняя неделя, а когда все-таки приходил к ней в гости, то садился на самый краешек гамака на крыльце, поглядывая одним глазом на часы и вскакивая с облегчением, которого даже не пытался скрыть, когда тетя Кэтлин звала Грейс ужинать и у него появлялся удобный повод улизнуть. Несколько раз он звонил, но только для того, чтобы сказать, что занят и они не смогут встретиться. Грейс не напирала, боясь услышать в ответ: «Все кончено. Я не люблю тебя».

Накануне ее отъезда он заскочил к ней, чтобы сказать, что не может проводить ее: его не отпустили из магазина. Он надеется, что она понимает? Грейс кивнула. Она все понимала, и когда он пообещал писать, и когда позволила ему по-братски обнять себя, и когда смотрела ему вслед, как он шел по дорожке, миновал ворота и скрылся из виду на улице. Потом она вошла в дом, держась строго и достойно.

— Все в порядке, милая? — спросила тетя Кэтлин, когда Грейс проходила мимо.

— Все отлично, — ответила Грейс, поднимаясь наверх в свою комнату. Оказавшись у себя, она подошла к окну и изо всей силы ударила кулаком в стекло, разбив его.

Остаток дня прошел быстро, если учесть, что пришлось ехать в больницу, чтобы зашить рану.

Грейс удалось убедить тетю Кэтлин и дядю Лесли не маяться вместе с ней в ожидании автобуса, который должен был доставить ее сначала в Бостон, а потом и в аэропорт. Она заявила, что не желает затягивать прощание. Впрочем, ей понадобилось много времени и сил, чтобы добиться своего. Тетя Кэтлин возражала, говоря, что будет непорядочно с их стороны уйти и оставить ее одну, а дядя Лесли спрашивал, как она будет управляться с двумя тяжелыми сумками, при том что рука у нее была забинтована. Грейс ответила, что как-нибудь справится, тем более что ей все равно предстоит нести их, когда прилетит домой. Она заявила, что, если они не хотят, чтобы она устроила сцену прямо на автовокзале в Кендалле, им лучше уйти. Так они и сделали. Сцен и без того было более чем достаточно. Грейс пришлось выдержать трогательное и полное слез объятие тети Кэтлин, неловкую и сдержанную ласку дяди Лесли, — и они отбыли восвояси. Не успели они завернуть за угол, как она уже начала жалеть, что отправила их. У Грейс были свои причины побыть одной те несколько минут, что оставались до прибытия автобуса. Вопреки здравому смыслу, она надеялась, что появится Джефферсон и скажет: произошла страшная ошибка, он любит только ее и хочет, чтобы она осталась и они всегда были вместе. А когда это произойдет (или, быть может, не произойдет), ей не хотелось, чтобы тетя Кэтлин и дядя Лесли видели, как она плачет. Она уже говорила раньше и готова повторить снова: она не из тех, кто часто дает волю слезам. Просто иногда она забывалась и начинала плакать, и чем меньше людей становились свидетелями, тем лучше.

У Грейс была одна интересная теория. Существуют определенные вещи, которые тебе известны, но верить в них не разрешается, в противном случае можно не проснуться утром. Господь понял, что создал людей слишком умными, поэтому в бесконечной мудрости своей наделил нас толикой глупого упрямства. Без этого люди опускали бы руки, не успев приступить к делу, и тогда Ему не с кем было бы играть. Глупое упрямство заставляет нас верить, вопреки всему, что все мы что-то да значим и что от нас что-то да зависит. Одним из самых ярких примеров проявления такого глупого упрямства можно считать смерть: на скольких бы похоронах вы ни присутствовали, в глубине души вы по-прежнему не верите в то, что когда-нибудь это случится и с ВАМИ! Да-да, с вами, несмотря на индивидуальное медицинское страхование и прекрасное питание в течение всей жизни.